Нихаль, Бехлюль остановился, облизав языком светлые тонкие усики, с насмешкой искоса смотрел на нее. Нихаль, поймав мальчика за руку, повела его наверх. Бехлюль, почесав кончик носа, крикнул ей вслед:
– Передайте мои заверения в любви и искреннем почтении мадемуазель де Куртон!
Делая ударение на каждом слоге:
– И тем прекрасным цветам на ее чудесной шляпе…
Нихаль не ответила. Если в обычное время подобной насмешки было достаточно для начала многочасовых пререканий, то сейчас она только делано улыбнулась, что в переводе должно было означать, что она не собирается выполнять его просьбу. Она бегом поднималась по лестнице, крепко держа Бюлента за руку, чтобы он не вырвался. Бюлент настолько разошелся, что, не в силах удержать бьющую ключом энергию, подскакивал и перепрыгивал через ступеньки. Когда они достигли холла на втором этаже, он вырвался и весело помчался, как жеребенок, сорвавшийся с привязи.
Несрин зажигала свечи на люстре; чтобы дотянуться до них, она встала на скамеечку: «Осторожно, дорогой, а то врежешься в меня и я упаду», – предостерегала она, но Бюлент не обращал на нее внимания. Тут он увидел Бешира, который молча поднимался вслед за ними, бросился к нему и, едва доставая ему до пояса, обнял своими ручонками абиссинца, тонкое и стройное тело которого своим изяществом напоминало девичье. Глядя раскосыми глазками, так умиляющими Пейкер, на томное нежное лицо четырнадцатилетнего юноши, которое так и хотелось поцеловать, он умолял: «Ну давай! Давай поиграем в экипаж, давай сядем в экипаж, помнишь, как мы недавно играли». «Ну давай, Беширчик, ну пожалуйста», – заладил он, стараясь дотянуться, чтобы покрыть поцелуями лицо Бешира, который казалось уже стал поддаваться на уговоры. Бешир поднял голову к потолку, посмотрел на плафоны люстры, которую зажигала Несрин. Он растерянно искал взглядом Нихаль, поднявшуюся наверх, ожидая от нее указания, соглашаться ли ему. От нее ему было достаточно одного слова, небольшого знака, намека.
Бешир был счастлив во всем подчиняться Нихаль, выполнить любой ее приказ, в ее власти было разрешить ему дышать, быть счастливым, жить или умереть. Он смотрел на Нихаль так, словно расстилал свою несчастную покорную душу ей под ноги.
Вдруг Нихаль вспомнила: «Мадемуазель!» Несрин с фитилем в руке уже закончила зажигать свечи на верхнем этаже и, прежде чем спуститься вниз, говорила Бюленту, который поставил освободившуюся скамеечку перед Беширом: «Но, дорогой мой, эта скамеечка мне нужна, мне нужно зажечь еще люстру в холле внизу». На самом деле она специально замешкалась и улыбалась в предвкушении посмотреть на игру в экипаж. Нихаль прошла мимо, вошла в коридор, который вел из холла к спальным комнатам. Постучала в дверь третьей спальни.
Мадемуазель де Куртон каждый раз, возвращаясь с прогулки, переодевала детей, а затем закрывалась в своей комнате и оставалась там часами, чтобы раздеться, умыться, снова одеться. На это время вход в комнату старой девы для детей, да и для всех остальных был запрещен.
Нихаль прокричала