пламени. Оно завораживает меня своим неистовым вихревым движением-танцем. Проходят минуты или часы… мое сердце бьется часто и громко, я забываю об осторожности, забываю обо всем.
Она садится на корточки и протягивает ко мне руку – медленно, робко, мягко округлив тонкие слабенькие отростки… пальцы, Мамита называла их пальцами. Я мог бы откусить их так же легко, как конечности взрослого краба. Она что-то говорит, но из-за низкого, тревожного звона в ушах я ничего не могу разобрать. По позвоночнику пробегает сильная судорога. Я разеваю рот и издаю слабый приветственный свист.
Ее пальцы касаются моей головы, и я освободившейся пружиной бросаюсь прочь, уходя из притока, из омута ее глаз, из огня, в котором мне суждено сгореть – вместе с ней.
Рюкзак с оборудованием валяется на траве, по воде бегут волны. Иния исчезла.
Голова кружится, и я сажусь рядом с рюкзаком, лихорадочно пытаясь привести мысли и чувства в порядок.
Я прикасалась к ней… к нему. Определенно, это был молодой самец. Почти два метра ростом, великолепно развитый, с голубоватой спиной и бледно-желтыми глазами.
Его глаза. Взгляд человека.
«Никогда не смотри в глаза боуту, птичка. Они колдуны. Посмотришь – и сама не заметишь, как окажешься на дне Матери рек, в городе Энканто»
«Розита, я хочу туда! Хочу в Энканто… пожалуйста…»
Ох, и затрещину я тогда получила от вспыльчивой седой Розиты… Домоправительница из Баии не была сторонницей новомодных мягких методик воспитания детей, совсем нет. Она правила мной, братом и заодно моими родителями, как древний возничий – бешеной квадригой, то ослабляя, то натягивая вожжи, интуитивно соразмеряя свою силу с нашей выдержкой.
Это Розита ходила за мной два месяца после похорон Кристобаля, терпеливо уговаривая выпить еще ложку бульона, заставляя встать, причесаться, одеться, выйти погулять в парк или на пляж. Это она отвечала на звонки приятелей, весело проводивших время в ночных клубах Копакабаны, мамы, переехавшей к отчиму в Боготу, брата Робби, путешествующего где-то в Гималаях. Она же разговаривала с моим научным руководителем Ортегой, всемирно признанным специалистом-экспертом по физиологии двоякодышащих рыб, и убеждала подождать – совсем, совсем недолго, не посылать нового полевого исследователя в этот район, дать мне последний шанс.
Розите я была обязана счастливым детством и любовью к жизни. А еще – любовью к сказкам.
Боуту, таинственные жители Амазонки, почти истребленные в конце прошлого столетия, ставшие мифом. Боуту, избегающие алчных людей с сетями и острогами, с винтовками и взрывчаткой, тихие тени в притоках огромной реки.
Один из них только что позволил мне прикоснуться к себе. Чудо, Розита моя, это чудо. Благословенна будь твоя доброта.
Тади. Я повторяю это имя, не понимая, откуда, из каких глубин памяти оно появилось и обожгло мой язык. Тади, это не последняя наша встреча, клянусь тебе. Я буду приходить к водопаду утром и вечером, если понадобится, я поставлю палатку и буду ночевать на этом месте. Мы встретимся, и я