жарко, – ответил Таир, уходя.
Ему очень не понравились эти глаза – черные, глубокие, как морские воды далеко от берега. Таир покрутился еще на рынке, замечая теперь, что за ним следом все время кто-то шел. Их было трое. Один высокий широкоплечий парень и две девушки. Если отставал парень, то появлялась одна из девушек, отставала она, сзади оказывалась вторая. Таир понял: Аглая знает о смерти кошки и спасении сестры. Иначе, зачем бы ей следить за ним.
Таир решил все-таки что-то купить. Он взял кусок вяленого мяса и выбрал круг зрелого сыра, почти сухого. Расплатился, завернул покупки в тряпицу и оправился домой. По дороге зашел к другу отца. Ожидая на крыльце, пока откроют дверь, наблюдал, как провожавшая его девушка металась в поисках укрытия. Таир хотел знать, давно ли за ним следят. Лихорадочно вспоминал, не выдал ли укрытие, где спрятана сестра. Дверь ему не открыли, видимо, в воскресный день весь город толкался на рынке.
Дома Таир поставил на огонь чайник и из-за штор долго наблюдал за улицей. Он уже жалел, что пооткровенничал с продавцом. Но около дома никто не задерживался и вообще, не ходил. Значит, они ищут его сестру в другом месте. Надеются, что Таир их выведет. Но что он мог спрятать кого-то в собственном доме, под носом Аглаи, не думают. Он так и не понял, что произошло с родителями, но чувствовал – надо уходить. Лучше вернуться позже, когда сестра и чужестранка окажутся в безопасности. Кира подошла сзади.
– Что ты высматриваешь? – спросила она.
– Хвост за мной был, на рынке, но к дому не подошли. Уходить бы надо. Ты закройся, я слетаю к Шевину. Дверь никому не открывай. Если что, постарайся прилететь на маяк.
Шевин все время что-то делал: утром поливал виноград, в обед строгал доски. Дана заскучала в башне. Кошка спала, набегавшись за ночь по соседним развалинам, книг у Шевина почти не было, а то, что она нашла, прочитано еще в детстве. Дана осторожно выглянула из двери мазанки. Дик, пес Шевина, подскочил, поскуливая, упал и перевернулся на спину, подставляя живот. Дана села на корточки, принялась почесывать пушистое брюшко, в этот момент появился Шевин с охапкой обрезанных виноградных лоз.
– Что, красавица, скучно одной?
– Да уж, тоскливо.
Шевин подтащил к двери деревянное кресло-качалку с потертыми кожаными сиденьем и спинкой.
– Садись, заячья душа. Если кто будет приближаться, Дик залает, ты шмыгнешь в двери.
Лицо Даны расплылось в благодарной улыбке, она села в кресло в тени небольшого навеса и раскидистого старого инжира, продолжила ласкать собаку босой ногой. Шевин взглянул на ее ноги и неодобрительно покачал головой.
– Что? – спросила Дана.
– Да как ты, думаю, будешь в пещере босая?
– Кира тоже босая, – ответила Дана.
– Лапти тебе сплету. Есть у меня береста.
– Я думала, лапти из липы?
– Из липы лучше, но есть береста. Налить сока?
Дана кивнула.
– Таир из дома обувь принесет, – Дана взяла протянутый бокал.
– Только не летать! А то знаю я вас, чаек шустрых,