в чём не бывало.
– Так. Говори. Где твоя малышка? – Он так её называл после знакомства, и не удивительно, ведь он был ростом в два метра, и по сравнении с ним она действительно была крошкой. – Я её привезу, и пусть тебе будет стыдно, в конце-то концов.
Ваха усмехнулся, а после рассмеялся, опрокидывая виски залпом, пытаясь заглушить грусть и отчаяние в пьяном угаре. Слава приподнял брови и быстро сообразил, что произошло.
– Ах, вот оно что. Тогда понятно. Улетела птичка? Неудивительно.
Друг неряшливо провёл рукой по губам, вытирая их. Глаза были стеклянно-пьяными.
Появилась Таисия. Слава уставился на неё, как на идиотку. Но не произнёс ни звука, просто ушёл. Девушка зыркнула на танцовщицу. Подсела к возлюбленному. Ей хотелось видеть себя спасительницей. Он старался проморгаться, хотя узнал сразу. Она прижалась к его груди, что она говорила, Ваха был не в состоянии разобрать. Говорила много, осыпая лицо и шею горячими поцелуями. А он вдруг вспомнил ту единственную слезинку, скатившую по щеке другой. Грудь сжимало. Снова налил. Посмотрел на девушку на столе. И потом перевёл пьяный взор на Тасю. Её глаза. Красивая. Но словно мёртвая для него. Ненастоящая. Жестом попросил танцовщицу удалиться. И та с удовольствием это сделала, уже будучи наслышана о его буйном нраве.
– Значит, любишь? – заплетающимся языком нечленораздельно спросил он. Тася наивно улыбалась, кивая головой.
– Конечно. Ты же знаешь… Ты мой единственный. Ты мой любимый. Мой самый дорогой.
Он усмехнулся, расстегивая ремень. Кивнул головой:
– На колени, – цинично произнёс он.
Это прозвучало предельно омерзительно. Воцарилась тишина на несколько секунд. Он, опрокинув стакан, ждал, не шутя ни грамма. Девушке было неприятно. Но она, опустив голову, повиновалась, опускаясь на колени, послушно и без пререканий. Раскинув руки по спинке красного дивана, он закрыл глаза, понимая, что ничего не чувствует. Голова девушки ритмично поднималась и опускалась. Она старалась в жалкой надежде доставить возлюбленному удовольствие. Он взглянул на её волосы меж своих ног. Организм даже в невменяемом состоянии работал без отказа. Вытирая губы, она стояла перед ним на коленях и смотрела большими влюблёнными глазами, ожидая хоть чего-то. Уже очень давно он поднимал её за подбородок и целовал. Но как это было давно… Теперь же он смотрел на неё, испытывая непонятное отвращение. Даже к шлюхам Ваха никогда не испытывал подобного, уважая их труд. А с Тасей… Он унижал её и сравнивал её с дерьмом сознательно.
– Пошла вон, – отмахнувшись от неё, произнёс он.
Она продолжала стоять перед ним на коленях. Уничтоженная. И смотрела. О чём она думала?
– Пошла. Вон, – повторил он.
И она убежала в слезах, ненавидя его, себя и всех вокруг. Но от себя не убежишь.
А он обхватил голову руками и взвыл в отчаянии, стараясь сбросить груз эмоций и боли.
Потом он отключался. А утром всё повторялось. Напивался. Ввязывался в драки в барах. Он делал это специально и