о чём думал? Есть жизнь в семье со всеми её маленькими и большими радостями, сложностями, со всем этим ежедневным рутинным однообразием и внезапными неожиданностями. И есть другая, внутренняя, и она не менее сложная, а может, даже ещё сложнее. Есть люди, которые могут соединять в себе обе эти жизни, при этом первая всегда стоит на первом месте, а со второй каждый сам с собой, или совместно, разбирается по ходу. Но есть те, у кого вторая, та самая, другая всю жизнь была на первом месте. И это не эгоизм. Это именно – другое, иное состояние, которое гораздо больше всего вместе взятого, потому что вмещает в себя нечто большее. И с этим иным трудно уживаться не только в семье. Полина понимала это ещё тогда, давно. За это я ей и благодарен, хотя и чувствую себя перед ними обеими последней сволочью. Проблема в том, что как-то исправить это невозможно. Это не поддаётся исправлению, потому что – это другое. Я чувствую, что вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, хотя упорно пытаетесь дурачить меня. Хотя нет, вы не дурачите. Вы проверяете меня. Вопрос – зачем вам это нужно?
– Любой вопрос – это где-то уже существующий ответ. Любой ответ – это когда-то возникшая мысль. Любая мысль – это ещё не заданный вопрос. И чтобы его не было, надо выйти из круга повторений. Если мы сейчас зациклимся, то никогда не найдём ответа. Поэтому продолжайте.
– Интересное уравнение. Но, пожалуй, вы правы. Так вот, я тогда подумал, что жить с этим иным, не получая ответы на свои внутренние вопросы, всё равно, что постоянно идти по краю пропасти или по лезвию бритвы, то есть очень опасно для жизни, особенно если рядом с тобой живут те, кого ты любишь. Я понял, что никто не может помочь мне справиться с моим иным, никто не ответит на мои вопросы, кроме меня самого. Может, картина как раз и появилась, чтобы что-то мне объяснить? Может, этого момента я и ждал всю свою жизнь? Вернувшись домой, я решил, что, несмотря на воскресный день, завтра обязательно пойду в студию. Я словно был в эйфории, только не понятно от чего: то ли от проведённого с семьёй времени, то ли от воздействия картины, или от того и другого вместе. Меня тянуло к картине, как железные опилки к магниту. Я долго не мог уснуть, впрочем, как и всегда, но понимал, что надо как-то выспаться, чтобы завтра не быть квашнёй, поэтому наелся на ночь какой-то серьёзной еды, включил релаксирующую музыку и через полчаса отключился, поставив будильник на восемь. На удивление, проснулся бодрым. Наверное, сработало желание поскорее встретиться с дверью. Позавтракав бутербродом с кофе, поймал себя на мысли, что думаю о картине, будто о девушке, в которую только вчера влюбился. А ведь Полина так и сказала: «Значит, она тебе понравилась». Бред. Влюбиться в картину, которая тебя загипнотизировала. Подумал ещё – какие же всё-таки люди становятся глупыми, когда влюбляются и лишаются рассудка. Их тянет к объекту чувства, и они начинают делать глупости. И так было всегда. Почему это происходит? Видимо, это тоже состояние изменённого сознания. Любая форма сумасшествия – это паразит для сознания. Неужели нельзя быть в ясном сознании и при этом не от мира сего?
– Разве