произнес сержант.
Судья переходил с ним от одного бойца к другому, сержант держался официально, а американцы вполголоса бормотали непристойности или молча качали головами. Солдаты, сидя на корточках, с тем же вялым интересом следили за каждым движением этой загадочной церемонии. Наконец судья подошел к чернокожему.
Темное сердитое лицо. Всмотревшись в него, судья притянул сержанта к себе, чтобы тому лучше было видно, и пустился в пространные разъяснения по-испански. Он обрисовал сержанту сомнительную карьеру стоявшего перед ними человека, с удивительной ловкостью чертя руками формы всевозможных путей, что сошлись в нем по высшей воле сущего – как он выразился, – подобно нитям, продетым через кольцо. Он ссылался на детей Хамовых, на потерянные колена Израилевы, цитировал из древнегреческих поэтов, оперировал суждениями антропологов о распространении народов через их рассеяние и изоляцию по причине геологического катаклизма и давал оценку обычаев разных народов относительно воздействия климата и географического расположения. Сержант выслушал все это и многое другое с огромным вниманием и, когда судья закончил, шагнул вперед и протянул руку.
Джексон не обратил на него внимания. Он смотрел на судью.
Что ты ему сказал, Холден?
Не оскорбляй его, дружище.
Что ты ему сказал?
Лицо сержанта помрачнело. Судья приобнял его за плечи и, наклонившись, что-то сказал на ухо. Сержант кивнул, отступил на шаг и отдал негру честь.
Что ты ему сказал, Холден?
Что там, откуда ты родом, не принято здороваться за руку.
До этого. Что ты сказал ему до этого?
В данном случае, улыбнулся судья, нет нужды доводить до обвиняемых факты, касающиеся их дела, ибо их деяния – понимают они это или нет – в конечном счете будут принадлежать истории. Но по соображениям верности принципам эти факты – в той мере, в какой это возможно, – должны быть изложены в присутствии третьего лица. Сержант Агилар как раз и является оным лицом, и любое проявление неуважения к исполняемым им обязанностям есть нечто вторичное по сравнению с расхождениями в том гораздо более широком протоколе, выполнения которого требует строгий план абсолютной судьбы. Природа слов материальна. Его нельзя лишить слов, которыми он обладает. Их власть выше его непонимания.
Лоб негра покрылся испариной. На виске у него запалом билась темная жилка. Отряд молча слушал судью. Кто-то ухмылялся. Полубезумный киллер из Миссури тихонько ахал, как астматик. Судья вновь повернулся к сержанту, они поговорили, потом вместе прошли к ящику, что стоял во дворе, судья показал сержанту один из пистолетов и с величайшим терпением объяснил, как он действует. Люди сержанта уже поднялись и ждали стоя. У ворот судья вложил в ладонь Агилару несколько монет, официально пожал руку каждому из его оборванцев-подчиненных, сделал комплимент насчет их военной выправки, после чего они вышли на улицу.
В полдень отряд, в котором все были вооружены парой этих пистолетов, выехал, как уже упоминалось, на дорогу, что вела вглубь страны.
Вечером вернулись высланные вперед на разведку; все впервые за день спешились в одной из редких низинок и, пока Глэнтон беседовал с разведчиками, стали осматривать лошадей. Затем поехали дальше, а с наступлением