пришёл в себя от боли в челюсти, от шлепка по щеке. Шалыч приводил его в чувства.
– Ва-аска, извини, не хотел я. Прасти, дарагой. Совсем нерва ни к черту… Совсем больным сделался… – бормотал Бахашкин чуть не плача. – Вот работа, пропадай она в пропасть. Васка, прасти, а? Я ж тебя люблю, сабаку такую. Ты вспомни, как я тебя любил, а? Тебя больше, чем Сашку. Тебе и карманных старался больше давать. Так, да?.. Я себе того не отстегивал, што тебе отдавал. Вот честна слово! – приложил руку к груди… – Любил я тебя, ага. Ну, побил маленько, так это не со зла, однаха, нерва. Ох-хо! – вздохнул тяжело. – Пойми меня, однаха. Не хотел я. Получилось так… Дома папа, быват, тоже побьёт детей, так и што? На каждый поджопник внимания обращать, да?.. Злиться, да?.. Заживёт, Васка, и мы опять будем вместе работать. И я опять тебя любить буду. И получать ты теперь больше будешь, чем раньше получал. А? Васса?.. Зачем на меня пишешь рапорт, а? Неужто у тебя совсем совесь пропала, а?.. Вспомни, как ты ко мне просился, а? Я ить тебя принял. А мог бы и другова, аха. Вас вона сколь желающих на рупь дармовой. Худо ли по окладу, а то и боле ишо прирабатывать, а?.. Пьяных-то вона сколя в городе. За месяц сотни-полторы, и по десятке с каждого хотя б, а? Однаха, неплоха, а?.. Васка! Будь и ты шеловеком, а?.. Не пиши, не надо. Давай я это порву, а ты больше не пиши, аха? – Бахашкин скомкал листочки, сломал ручку и всё это засунул себе в карман галифе. – Так она лучше будет, аха?.. Но-о, Васса, если ты будешь сукой, я тебя… как паута: на шею петлю надену, а в жопу соломку вставлю. Ох, и высоко ты у меня запорхаш.
Бахашкин закрутил пальцем и повёл рукой снизу вверх, изображая полёт насекомого. На грубом лице бурята промелькнула шальная усмешка. Мизинцев закрыл глаза.
– Так ты, Васса, понял об чём я прошу, а?
Мизинцев согласно затряс головой.
– Смотри, паря, если што, я тебя везде найду… Говори всем, што падал. Мордой об кушетку, об пол убился. Темно было, туман был, плохо видел. Аха, а?
Мизинцев тряс головой. Но глаза его постоянно косились на дверь. Он ожидал появления Феоктистова, того же, как назло, не было. Вот так всегда!..
Василий боялся. Очень боялся. Но даже ни самого бурята, а боли. Ту, которую он пережил, ему хватит до гроба. А Вася до жути не хотел её повторения. Ему нужна передышка, и он готов её заполучить любыми способами: унижением, слезами, согласием на любые сделки. Но уж потом… Потом будет праздник и на его улице. И уж какой праздник!
Он уже представлял, что первый выстрел из пистолета он сделает буряту в правую ключицу. Шалыч первый удар нанес правой рукой. Второй выстрел – в ногу, и тоже в правую. И третий, контрольный – в голову. Но последний после того, как насладится его муками…
– Ну, раз так, то вота: пей, ешь, куры, – обрадовано заговорил Шалыч. – Мало будет, я потом ишо принесу. Я скоро потом приду, аха, попрафедую… Саша тебе прифет передавал, однаха, забыл было. Совсем с ума с вами выжил… Ну ладно, я пошёл. Машину нельзя долго держать, понадобица скоро может. Вечер скоро, ага. Работать надо. И за тебя трудица будем, аха. Деньги зарабатывать. Выдешь с больнице, а у тебя уже вот такой карман будет.
Шалыч