примерно восьми дней, дней потрясений, любви и обретения новых связей, которые он некогда утратил безо всякой надежды на их возвращение. Возвращаясь к той «истории на свежем воздухе», как ее назвала Анна Алексеевна, отмечаю, что чудом было то, что он услышал неизвестный себе звук, ведь флейта, казалось, заглушала всё в его и в нашем мире. Прислушавшись, он понял, что звук идет как бы из-под земли. Воронихин нагнулся и увидел птенца. Птенец был совсем маленьким, но каким все-таки искалеченным! Александр Дмитриевич был потрясен этим случаем. Он думал: «ведь если есть Бог, то могло ли это небесное существо так пострадать?». Так он принял на себя крест, надломанный собственным равнодушием. Он выходил птенца, и некоторое время тот жил у него дома, а чуть позже он выпустил его на волю. Каким Воронихин был хорошим! Но ровная линия его никак не соприкасалась с ветвями иными, ветвями истинными. Так его образованность и сердце искреннее было затуманено его ровной линией, и он совсем забыл о том, что птички, выпущенные на волю после нахождения в доме, быстро погибают. Тем не менее Сокол был счастлив. По крайней мере, так ему казалось. Между тем после долгой засухи за окнами начинался дождь, проливной, свежий, на несколько дней. Об этом никто из жителей нашего края еще не знал, но что-то явно понимал Александр Дмитриевич. Он понимал, что дом в такое время года никогда не топят, а потопить бы не помешало, потому что в его небольшой квартирке уже было холоднее, чем на улице. Подумав вслух немного о том, что ему «не холодно, а скорее тесно и пусто», он отправился сначала на улицу, а затем и к своему другу Володьке Рождественскому, парню такому же доброму, но чрезвычайно научному, то есть подверженному всему тому, что может дать, например, определение свободы и любви так, чтобы это было некой сухой веткой, а не океаном. Ничего дурного в сухой ветке нет, но только ли она является основой для чего бы то ни было, будь то дом или костер? Так или иначе, здесь берет начало сама сказка… Итак, взяв с собой флейту, он отправился в путь. На улице уже шел тот дождь, чьи капли напоминают скорее град, то есть падают они громко, делают землю холоднее, но и чище тоже. Последнее, конечно, не относится к граду, но на этом мы прервемся. Александр Дмитриевич не спешил к своему другу. Он был уверен, что Володька ещё не вернулся с учёбы и поэтому прогуливался по улице. Он гулял примерно сорок минут и в эти сорок минут успел увидеть очень многое: например, он увидел маленькую церковь предположительно века семнадцатого, потому что дивное узорочье он знал очень хорошо. И взгляд его задержался на этой церкви: почему-то ему показалось; что там кроется его разгадка, но тем не менее всё-таки отправился к Рождественскому, который на тот момент уже сидел дома и ждал своего друга, который уже успел сообщить ему о том, что придёт. Когда Александр Дмитриевич Пришел к Володьке, дождь все ещё шел, но уже не такой крупный, не такой сильный. Володька встретил его с очень тёплой улыбкой и сказал: – Да ты заходи! Чего стоишь в дверях?
Александр Дмитриевич очень быстро