или пожизненная ипотека за дом, в котором ничто не способно создать подобие уюта? Ну уж нет, к чертям собачьим эту фигню.
– Двадцать пять, – продолжал Арарат, – это малышка совсем. Ну как дочурка моя. Ей двадцать три. От женихов отбоя нет, а она выбирает, носом вертит. Этот недостаточно умен, с этим скучно, а у того член кривой. Так и сказала. Родному отцу, представляешь? Прямо в лицо. Папа, говорит, у нас с ним ничего не выйдет, у него достоинство изогнутое. Ух, нрав крутой, прямолинейный, как мать её. Я рядом с ними школьником-шкодником себя чувствую. Другой бы папанька выпорол бы за такую откровенность и распутство, а я смеюсь и остановиться не могу. Ну, думаю, кривой, что ж поделаешь. Желаю тебе, милая, чтобы счастье твое жизненное не от формы пениса зависело. Это ничего, что я при тебе о таких вещах?
Руби пожала плечами. Её начало убаюкивать мерное покачивание машины, которая шла плавно, неторопливо. Печка работала исправно, и в кабине было тепло, как возле батареи. Волшебным средством, чтобы согреться, оказалось какао в термосе и пачка печенья.
– Бог знает, что такое, конечно, но потерпи – через полтора часика остановимся в хорошем кафе. Там горяченького поедим. Подождешь полтора часа-то? А то у меня эта штуковина все считает. Сколько еду, сколько стою, сколько туда-сюда. Благо, камеры еще не понавтыкали в каждом углу. А то у них новая мода пошла – везде камеру воткнут, и смотрят, как бы не пил в кабине, баб не брал, попутчиков не возил. А жизнь дальнобойщика-то она в чем? В этом самом и есть. Если попутчиков не брать, то и с ума сойти можно от тоски, да от одиночества. Любому нужно, чтобы рядом душа живая была, хоть какая, только бы поговорить. Люди-то молчать долго не могут, их печаль снедает, да мысли дурные в голову лезть начинают. Аж жуть иногда берет. Но знаешь, на дороге разных людей встретить можно, то женщина какая судьбой обиженная, то уголовники, то просто отчаянный человек, которому терять нечего, на голову отбитый. А ты, вижу, девчонка еще совсем, дочурке моей почти ровесница. Вот и подобрал тебя. Имя-то только твое не спросил, красавица.
– Руби.
– Красивое имя, хорошее. Знавал я одну девушку с таким именем. Ух, своевольная была. Её шестеро мужиков заарканить пытались, родители все норовили приструнить, и дома запирали, и в пансионат отправляли, и ремнем лупили – ничего не помогло. Сбежала из дому, в институт поступила, а как закончила – вышла замуж за нищего поэта, и сама работала на двух работах, и дочку воспитывала, и на ноги мужа своего поставила, так он и стал потом Нобелевским лауреатом. Вот женщины-то какие бывают! Чего захотела, того и добилась. И никто ей не пример, никто не укор. Сама себе на уме. Все взяла в свои руки, и пошла, и пошла, как коса о траву свежую. Так что имя у тебя замечательное.
– У Вас тоже. – Кивнула Руби. – А я, знаете, испугалась сперва, как Вас увидела. Ну, знаете, большой такой, глаза горят… Подумала, может, отказаться от затеи этой дурацкой. Ну что мне там на севере? Меня там даже не ждет никто.
– То, что испугалась – это правильно. Это в нас