в магической открытости миру, зацепке за сознание других. Более восприимчивой к малейшим изменениям черничной грозы.
Отчего собравшиеся сегодня говорили долго, громко, с перекатывающимися по лицам улыбками, но слова их выветривались через воронку вечера и ночи, не доживая до утра, как бы ни были горласты их авторы? Почему за увлекательными рассказами о детях, путешествиях по необъятным переливам захваченных культур, карточных выигрышах и изящных дебошах проступали лишь какие-то зарисовки людей? Быть может, Анисия просто скверно читала между слов и морщинок.
Ей вообще порой казалось, что период развития завершился. Пик чувствования и осмысления будто был пройден. Да и слишком много прежде они приносили боли и упадка сил. Поэтому она научилась блокировать их. Притерлись даже сожаления и стыд за то, как она поступила с Алексеем. Должно быть, мало кто из живых, а не начертанных на бумаге, способен самозабвенно любить кого-то годами надрывной трагедии. Что ж, теперь все шло ровно.
А за толстыми не протапливаемыми стенами не такого уж старинного особняка бурлила жизнь иная, подтачивающая эту каждодневную ненужность… Жизнь человеколюбивых идей и первых – недостаточных – детских садов.
Не прощаясь, Анисия покинула вечер. Открытый воздух столицы обдал ее обожженные щеки сдавленной свежестью. Она неспешно побрела по мостовой, сутулясь. Показалось, что кто-то идет следом. Это обязывало ее концентрировать мысли на чьем-то докучливом присутствии, а она и так ежеминутно была окружена то слугами, то родней Павла, то разноцветьем гостей. Анисия свернула на узкую улочку, чтобы перерубить навязчивость чужого присутствия. Шаги за спиной стали отчетливее. В пробивающемся опасении Анисия вновь выскочила на набережную и замерла над водой. Тишину вечера разбавляли лишь припорошенные перекрестками окрики возниц да расщепление воды о гранит. Черная вода будто сама рождала беспокойный, рыхлый ветер на своей расплавленной поверхности. Кто брел за ней? И брела ли она сама или топталась в бесконечно малой точке пространства, а ни прошлого, ни будущего не существовало, ровно как и ее самой?
3
Зловоние городских улиц, щедро сбагренных конским навозом, отодвинулось предвзятыми, убогими клочками почти шестилетней давности. Которые, все переврав, красочно вырвать из вечности могла только она одна. И Анисия с болезненным облегчением погрузилась в какое-то вневременное забытье, даже уже не чувствуя боль в плечах от долгой ходьбы. Заменить бы их на тугие корни – пусть себе болят.
Улучшенный воспоминаниями Алексей, более светящийся и гладкий, поравнялся с решительно вышагивающей Анисией.
– Как удивительно наблюдать вас без компаньонки.
Анисия торопливо взглянула на него.
– Вы не выглядите удивленным.
– Я хотел бы поговорить о том случае с… батюшкой.
Анисия почувствовала толчок в сердце, не желая вспоминать уродливую, дурно объяснимую сцену, свидетельницей которой она