так, без лишних изысков.
Ожидая, когда яичница приготовится, я повернулась к окну и устремила задумчивый взгляд на старенький, потрёпанный двор, в котором уже шевелилась жизнь. Дворники подметали дорожки и собирали мусор, родители тащили сонных детей в детский сад выходного дня, а те шли послушно, словно овечки за пастырем. И только один ребёнок громко ревел, выкрикивая столь любимое детьми «Не хочу!». Мне было плохо видно этого малыша – мешало раскинувшееся под окнами дерево с пышной, зелёной кроной. Его ветви слегка покачивались от утреннего бриза и словно шептали, вторя звуку шипящего на сковороде масла…
К реальности меня вернул запах подгоравших яиц.
– Чёрт! – тихо ругнулась я и поспешила убрать сковороду с плиты.
Но второпях схватилась за рукоять чуть дальше, чем следовало. Наткнувшись на раскалённый металл, рука рефлекторно отдёрнулась, сковорода стукнулась о конфорку, и капли масла разлетелись в разные стороны, попав, в том числе, мне на кожу.
– Блиииин!
Да, сегодня был явно не мой день.
Хорошо, что хоть яйца по всей кухне не раскидала!
Уже более аккуратно и сосредоточенно я отодвинула сковороду, протёрла плиту от брызг и с досадой глянула на пылавшие пальцы. Ничего серьёзного – просто покраснение. Наверное, на раздражённой коже даже волдыри не появятся, но под холодную воду я их всё-таки засунула. На всякий случай.
Когда папа вышел из уборной, я уже ликвидировала все свои ляпы и сидела за столом, прихлёбывая гадкий растворимый кофе. Вид у отца был посвежевший, взгляд прояснился и стал более осмысленным. Он превратился во вполне нормального человека, а жалкое и невыспавшееся существо осталось где-то в ванной. Войдя в кухню, папа втянул носом воздух, как это обычно делал Снежок, и чуть улыбнулся.
– Пахнет вкусно, – произнёс он с ноткой радости в голосе.
«Только с ноткой…» – подумала я, тяжело вздохнув.
Наверное, уже никто и ничто не вернёт радость в этот дом. Простую бытовую радость от румяной яичницы по утрам, от горячего кофе и от заботы друг о друге. Мы словно были искалечены. Вроде вели обычную жизнь, вроде пытались общаться, но радость исчезла, потому что мы знали – нам никогда не стать нормальными…
– Немного подгорела, – извинилась я и полезла за тарелкой. – Садись завтракать.
– Спасибо, дочка…
Папа неуклюже рухнул на стул и отхлебнул очень горячий и крепкий кофе, одним глотком осушив полкружки.
– Ты так рак пищевода заработаешь, – в который раз поразилась я.
– Не заработаю, я уже привык.
– Ну-ну…
– А ты что? Завтракать не будешь? – спросил он, вилкой подцепляя спёкшийся желток.
– Нет, я уже поела, – соврала я. – И прости, желтки не получились.
Папа любил классическую глазунью. Давал желтку растечься, а потом макал в него хлеб и с блаженным причмокиванием отправлял пропитанный кусок в рот. В его действиях не было ничего отвратительного – обычный процесс поглощения пищи. Но сама я желток ненавидела