по ручью кораблики, собралась у подола её широкой юбки. Задав детям пару вопросов и получив быстрые и дружные ответы, она потрепала их по кучерявым головёнкам и властным жестом опустила обратно к своим играм. Цыганка глянула на Максима с явным сочувствием и неуловимым материнским движением приложила ладонь к его лбу.
– Ты уж, парень, не обессудь… Это на всякий случай, разгорячённый ты какой-то… Дети тебя видели. Ты остановился под аркой, потом отошёл к ограде парка, постоял там немного и ушёл в сторону школы. Никакой цыганки с тобой не было, не видели они её. Ты расскажи-ка мне всё поподробнее, может, чем и смогу тебе помочь. Я давно на свете живу, много чего знаю.… А деньги-то, ребятишкам отдай, на конфеты. Для тебя так лучше будет… – она всматривалась в лицо Максима, явно пытаясь понять, чем он так взволнован и что творится у него на душе.
Самый младший цыганёнок словно в ожидании чего-то, всё еще вертелся у бабкиной юбки, и юбилейный рубль, лихо закрутившись в воздухе от щелчка пальцев Максима, был пойман в полёте его чумазой ручонкой. Шумная ватага, как по команде, сорвалась с места и устремилась в сторону магазина.
– Хорошего нагадала али плохого? – вкрадчивым голосом начала свой расспрос цыганка.
– Да вроде бы ничего плохого, жить буду, – пожал плечами Кольченко.
– В карты глядя, али по руке?
– Мельком глянула на ладонь, а так всё больше в глаза смотрела. А ещё сказала, что она не цыганка, а сербиянка, и видит мою судьбу только на одну шестую часть века. Сказала, что судьбе не платят, что судьба денег не берёт.
Цыганка украдкой перекрестилась.
– Ты где живёшь? – спросила она после небольшой паузы.
Максим указал рукой на дом, стоящий через дорогу.
– Пойдём-ка, сынок, прогуляюсь с тобой маленько, а по дороге постараюсь объяснить тебе, что я обо всём этом думаю, – в голосе старой цыганки зазвучали участливые нотки, так, обычно, разговаривают с больными людьми или с неразумными, в силу малого возраста, детьми.
– Не знаю вот только, поверишь ли ты мне, поди ведь, комсомолец? – усмехнулась она.
Утвердительно кивнув, Максим весь превратился в слух.
– На сколько лет, говоришь, она судьбу-то твою предсказала? – обходя очередную лужу, спросила цыганка.
– На одну шестую часть века. Так она сказала.
Снова возникла пауза. Женщина, видимо, делила в уме сто на шесть. Кольченко тоже занялся устным счётом. Подойдя к дому, они остановились.
– Вот, парень, что я обо всём этом думаю. Цыганки, ведь, людям их судьбы не предсказывают. Они лишь пересказывают то, что карты говорят. Или линии на ладони. Не цыганка это была, точно не цыганка, – она вновь перекрестилась, – белая ведьма к тебе пожаловала. Да не пугайся, не сама ведьма. Скорее всего, морок её. И уж раз она тебе ничего плохого не сделала, жить будешь долго.
В Молдавии живёт одна такая, совсем уже старая. Очень сильная колдунья, на год вперёд всё видит. Мы, цыгане, её боимся. Страшно, ведь, в будущее-то заглядывать. Не зная своей судьбы проще жить.