и снова макнуть. Это и было «занято», то есть:
Я обслюнявил палец и макнул его обратно, значит, мой суп тронуть больше не может никто!.. Если кто-то всё-таки его съест – значит, он дурак, потому что ел мои слюни!
Другим учителям это не нравилось, и если кого ловили, то могли даже поставить в угол. А Зинаида Николаевна делала вид, что ничего не видит.
Она почти не сердилась, но и хвалила редко, своим особенным хриплым грубым голосом. Скорее всего, у неё там тоже гланды в горле, как у Аделаиды, потому так часто ангинами и болеет. Наверное, в том самом «Казахстане», где какая-то «степь», и заразилась ими. Зинаида Николаевна никого не ласкала, никого не ругала, даже на руки никого не брала. Только один раз Аделаида видела ребёнка у неё на руках. Это было, когда мама пришла записывать в садик белобрысого голубоглазого Сёму. Зинаида Николаевна зачем-то прижала его к себе, потом подняла на руки и долго молча раскачивала из стороны в сторону, а потом повела к себе в кабинет кормить рыбок.
Папа пришёл в детсадик прямо после завтрака. Так рано за ней никогда не приходили. Один раз, правда, мама сказала, что придёт за ней рано. «Рано» на языке садика значило после обеда и до сна. Те, кто предупреждал воспитательницу, что за ним придут «рано», сразу после обеда не шёл в спальню, а отправлялся в раздевалку и ждал там родителей. Аделаида сказала, что мама придёт «рано». Она весь тихий час просидела в раздевалке на скамейке одна, но мама так и не пришла. Она пришла, когда все дети уже встали, но чуть раньше обычного.
– Я тебе не сказала, чтоб ты не шла спать! – Мама натягивала на Аделаиду клетчатое пальто с варежками на резинке, «чтоб не потерялись», торчащими из рукавов. – Шла бы и спала себе! Если бы я пришла, тебя бы позвали!
А в этот день Аделаиде даже не сказали, что зайдут.
– Адэвайса (одевайся)! – скомандовал папа. – Сэйчас пайдом к врачу дамой и вирвем гланды (сейчас пойдём к врачу домой и вырвем гланды)! – папа не любил заморачиваться. Он, как однажды и пообещал, всегда старался говорить Аделаиде правду.
«Почему именно „дамой“, и не в больницу, или, по крайней мере, в поликлинику?» – Аделаида подумать не успела. Испугаться она тоже не успела. Одно её волновало: после сна Зинаида Николаевна обещала, что они будут делать бумажные корзинки с картинками из разноцветной бумаги.
– Прямо сейчас?! А как же аппликации на бумажку? – Аделаида чуть было не расстроилась. – Это же моё любимое!
– Ничэго, в другой раз приклэишь. Сэводня идёт дожд, и врач сказал, что как раз када дожд всё хорошо, потому, что не жарка и нэ холодна. Э-э-э! Лицо кисли нэ делай! Ты что баишса? Я сечас буду смеяца!
Ой, как стыдно! Ой, как стыдно, что вдруг к горлу подскочил солёный толстый комок, и хочется вцепиться руками в папину рубашку, прижаться к его груди, чтоб никто не видел, и тихо, кусая губы, выть. Но папа правда может засмеяться. Он будет отрывать её