знать. Ну, а поскольку Коста был не из бедной семьи – и конь у него хорош, и плащ на кожаной подкладке, шлем высокий с чеканкой по ободу, – можно было решить, что он не простой воин. И, приблизив его к себе, Свенельд отводил внимание древлян от Веремуда. Не зря, как оказалось. Приметил Свенельд, какими глазами Мал и его приближенные стали поглядывать на молодого воина, перешептываясь между собой.
Сам Коста ничего не замечал. Его заботило иное: Свенельд приказал ему иногда отставать и держать связь с Веремудом, но так, чтобы никто ничего не заметил. И парень справлялся. Вот вновь, придерживая коня и пропуская двигавшихся цепочкой дружинников, он для вида переговорил с двумя-тремя – Веремуд был одним из них – и опять догнал Свенельда. Доложил негромко:
– Он сказал, что тут с дороги съехать надо и двигаться по чаще к низине.
Когда Мал и его спутники услышали волю посадника, они даже опешили сначала. Мал недовольно наморщил маленький нос.
– Неразумное надумал, Свенельд. В такое-то ненастье, по бездорожью и дождю…
– Неужто ты, глиняный князь, раскиснуть боишься? Или мест здешних не знаешь?
Свенельд как будто шутил, но в голосе чувствовалась решимость. И коня он уже повернул, уклонившись от хлестнувшей по лицу влажной ветки. Малк тоже двинулся следом, ворча, что Свенельд еще пожалеет о своем решении. Дескать, чащ древлянских посадник не знает, тут не то что конному, но и пешему трудно пробраться. Что уж говорить о верховых дружинниках.
Лес и впрямь, едва съехали с пути, стал непролазной чащей. Вековые дубы росли стеной, по ним карабкались полчища вьюнков, сейчас сухих, мертвых, черных от сырости. Бурелом преграждал проезды, мшистые сырые бревна были будто специально навалены поперек дороги, их острые сучья, словно копья, были нацелены на пробирающихся между стволами всадников. Как и предсказывал Мал, вскоре стало ясно, что с лошадьми и думать нечего тут пробраться. Свенельд приказал части дружинников остаться с лошадьми, а остальным идти за ним пешими.
Мал ворчал что-то насчет блажи посадника. Один раз предложил свернуть в расположенное не так далеко большое поселение, которому покровительствовало старое мудрое дерево – Сосна-Мать. Передохнули бы там, подкрепились, да и обсохнуть не мешает. Но Свенельд не удостоил древлянского князя ответом. Он заметил, что Веремуд проявляет странное беспокойство: останавливается, стоит, словно прислушиваясь к чему-то. Сам Свенельд ничего странного не замечал. Только сыро, влажно, вода стекает по наносью шлема, ноги хлюпают в грязи. Да и темно, словно уже поздний вечер: огромные сосны закрыли небо, ольшаник уступил место высоким и могучим елям на склонах оврагов. Тропинка настолько сузилась, что пришлось прорубать ее железом. Свенельд первым выхватил тесак, рубил острый кустарник со спутанными побегами вьюнков, продирался в чащу.
Мал топтался рядом, подтрунивая над одержимостью посадника, над его слепой преданностью нелепому повелению князей. Свенельд тоже подумал бы, что зря старается,