заговаривает, бывает, что и женщинам в трудных родах помогает. Но у Малка имелось еще одно знание, особенное: мысли угадывать он умел. Поэтому с таким, как он, непросто общаться, когда он о тебе все наперед знает, а уж женой такого быть – совсем нелегкое дело. Может, потому Малфрида и оставляла его порой – так думал о них Свенельд. Но сейчас варягу была нужна именно ведьма. Вот и сказал Добрыне:
– Ладно, убедился, что я не посадник, а теперь идем к твоим, говорить с ними буду.
Однако Добрыня застыл на дороге дубком, загородил путь.
– Сказано же – не пускать! Вот и ты обожди, покуда дозвола не будет.
Свенельд опешил. Кто это смеет ему приказывать? Ему, князю-воеводе, советнику единовластной правительницы Ольги, посаднику племен древлян и уличей! Да он сейчас!..
Но ничего не сделал. Даже застыл удивленно, не сводя взгляда с паренька. Добрыня, преграждая путь, стоял, слегка раскинув руки, и тесьма на его вороте разошлась, открывая взору варяга среди обычно носимых на шее оберегов еще один, непривычный. Свенельд даже потянул за бечевку, шлепнув парня по пальцам, когда тот хотел помешать.
– Что это у тебя, малец? – спросил воевода, разглядывая небольшой деревянный крестик на шнуре. – Неужто ты к поганым христианам подался?
Добрыня смотрел исподлобья.
– Никакие они не поганые! Они добрые, много интересного рассказывают! И еще они дружные. Вот отец им и помогает. Даже от любечанского посадника взялся защищать. Сейчас они у нас. Молебен служат. Отец им позволил. А оберег этот мне христиане дали, чтобы меня мары больше не донимали. И помогло мне, воистину помогло. Но тебе-то что до этого, Свенельд?
– Мне? – только и переспросил воевода.
Сам же задумался. Он знал, что было в Добрыне нечто непростое. Некогда, сразу после того, как тот родился, его должны были отдать в жертву темному чародею Кощею Бессмертному. Но не отдали, отбил его у страшилища Свенельд[7]. И, казалось бы, дело уже в прошлом, однако все не так просто было. Ибо в темные безлунные ночи мальчика словно влекла некая неведомая сила, он начинал метаться во сне, потом, не просыпаясь, вставал и куда-то шел. Такое бывает с теми, кто беспокойно лунный свет воспринимает, однако Добрыня беспокойным и будто зачарованным становился именно тогда, когда наступал полный мрак. Его что-то мучило, не давало покоя, еще глуздырем он плакать и метаться в ночи новолуния начинал, а едва говорить научился, пояснил – зовет его кто-то, сладу от этого нет. Родителей это сильно взволновало. Уж каких только снадобий не давал ему Малк, чтобы унять его тревогу, каких только заклятий Малфрида на сына не накладывала – все попусту. Более всего помогло старое проверенное средство: стали они лежанку Добрыни обкладывать мокрыми тряпками: встанет потревоженный малец в потемках, наступит на мокрое и холодное – и проснется. Даже постепенно привык к подобному, уже не так и страшился, а родители пояснили, что это мары беспутные его беспокоят. И вот теперь он говорит, что в прошлом все.
– Хочешь уверить меня, что,