нас ждут и всегда рады.
– А как туда попасть? – Морда напряженно уставился на товарища, веря, что тот сейчас даст ответ.
– Я не знаю. Этот голос что-то говорил о том, что надо развивать в себе какой-то дар и тогда можно увидеть вокруг гораздо больше, в том числе и то место, где можно спрятаться.
– Расплывчато. – Жора поворошил прогорающие угли в костре. – Лучше бы он назвал географический ориентир, в который надо прийти.
– Он что-то говорил о сияющей на закате короне, которая может указать путь, но не сказал, где ее можно увидеть, – поделился Славка.
– Звучит, как проповеди, на которые ходят необращенные, – фыркнул Жора. – Приди туда, не знаю куда, соблюдай то, не знаю что, и тогда черный спектр не дотянется до тебя. Жареному это не помогло.
– Лет через десять тру́сы совсем перестанут выходить из безопасных зон, – предположил Пятак. – И тогда этот мир станет нашим.
– Не, бегать десять лет я не согласен. – Морда завертел головой. – Мне тогда уже будет далеко за двадцать, а я не видел ни одного обращенного в этом возрасте. Может, мы и не живем так долго.
– Убивают нашего брата, – жестко ответил ему Славка. – Из-за страха. Боятся, что мы соберем силу.
– Согласен, – покивал Жора. – На то они и тру́сы, чтобы всего бояться. Только надеяться, что вскоре что-то поменяется наивно. Необращенные не сдадутся просто так, они за жизнь цепляются сильнее, чем мы. Даже если они засядут в зонах, то придумают, как управлять нами, не выходя оттуда. Нам нужно место, где они нас не найдут, чтобы набраться сил.
– Если только оно существует. Потому что пока это похоже на сказку, которую рассказывают детям перед сном. – Жора зевнул. – Давайте спать.
Славка поделил между всеми смены дежурства и заступил первым, хотя глаза закрывались от усталости. Его товарищи легли спать, а он выбрался из-под моста и уселся на край, свесив ноги. Под слабым сиянием звезд он видел извивающуюся змеей реку, темнеющий лес и очень далеко мерцающие в движущемся воздухе огни. Наверное, это тоже был чей-то невольничий рынок, в котором сейчас жили такие же мальчишки и девчонки, как и он, заключенные в неволю по причине страха перед ними. Их доля была тяжелой, а участь печальной. Они не заслуживали того, как с ними обращались, потому что урожденные обращенными намеренно не собирались никому вредить. Для тру́сов они были тварями от рождения, не заслуживающими ничего, кроме рабского труда и быстрой смерти.
Максим уже и не помнил себя в человеческом обличье. Тело лежало внутри сферы много лет в особом состоянии, не портясь, и уже казалось мусором, а не тем, кем он считал себя раньше. Все человеческое стало Максиму чуждым. Вернее, всё, что требовало тело для своей жизнедеятельности: пища, дыхание, сон, страх. Потеря последнего совершенно преобразила образ мышления. Страх в человеке существовал ради сохранения материальной оболочки, в которой был прописан основополагающим инстинктом, влияющим на многие аспекты принятия решений. Осознав себя практически бессмертным, Максим почувствовал неимоверную силу и желание применить ее с пользой.
Пользу