Марина Аницкая

Онтологически человек


Скачать книгу

чувствовалось, что среди этих альтернативных вариантов есть такие, которые его совершенно не устраивают.

      Мать чуть улыбнулась, подпирая рукой подбородок.

      – Богатство не лучше бедности, здоровье не лучше болезни, радость не лучше горя – лучше то, что ведет к цели.

      Отец поморщился:

      – Не передергивай.

      – Но ведь это так, – мягко сказала мать.

      Это был один из их бесконечных, полуозвучиваемых разговоров, которые прорастали из глубин какого-то прошлого, выступали на поверхность, пропадали снова, оставляя после себя невнятное эхо образов. Вот и сейчас – «хромой кондотьер», «призвание», «судьба», «Единый». Привкус чувства, которое Нимуэ не могла разобрать, как фразу на незнакомом языке.

      Нимуэ стала смотреть в окно.

      Флаер заложил вираж, снижаясь. Внизу виднелись холмы, сизая река, расходящаяся множеством рукавов – мелкая в это время года, лесистые острова… маленькое серповидное озеро. Несколько других флаеров покачивались у пирса. Отец посадил машину на воду.

      Прежде, чем они вышли наружу, он взял ее за подбородок и развернул к себе.

      – Цель – чтобы ты была. Чтобы ты длилась. Чтобы ты длилась счастливо.

      Мягкие ладони легли на плечи – мать обняла ее со спины.

      – Только помни, что счастье не равно отсутствию боли. Не равно отсутствию страха.

      Мать и отец; белое и черное; стоять между ними было все равно что на краю скалы у моря – пена взлетает, доплескивая до вершины, рассыпается брызгами, откатывается обратно. Взлетает; рассыпается; откатывается. Взлетает; рассыпается; откатывается – только не снаружи, а внутри.

      Нимуэ не могла уловить тех смыслов, которые они пытались в нее вложить – как можно перестать быть, если ты есть?

      – Я не понимаю, – произнесла она вслух.

      – Мы все когда-то не понимали, – сказала мать.

      На дощатом причале, скрестив ноги, сидел дану и наигрывал на глиняной свистульке. Был он русый, длинноносый, до красноты загорелый, весь в каких-то пестрых шнурках и ленточках чуть не до локтя.

      Отец молча заступил между дану и солнцем. Скрипнула лаковая штиблета. Дану, не открывая глаз, выпустил последнюю трель, сунул свистульку в карман, крутанулся вокруг себя и ввинтился в воздух, поднимаясь. При каждом его движении медные монетки, костяные бусины, деревянные палочки на браслетах чуть слышно брякали.

      Дану выпрямился, приложил руку к сердцу и изобразил поклон. Мотнулись светлые косицы, собранные в пучок на затылке.

      – Мое почтение! Не зыркай так глазами, Вран. Надо будет все-таки взять с тебя слово, что ты не вырвешь у меня печень, если тебе что-то померещится не то.

      – Почка тоже подойдет, – сказал отец.

      – А чинить потом, конечно, мне, – усмехнулась мать, беря его под руку.

      – Все как в старые добрые времена! – дану поймал взгляд Нимуэ и подмигнул. – Я – Энгус.

      – Я – Каэр, – раздался голос.

      Нимуэ обернулась и увидела дану – курносую, с круглыми карими глазами и яблоневым цветком в волосах. Было в ней что-то от рыбы или от птицы, какая-то обтекаемая аэродинамичность в облике.

      – Я – Нимуэ, – сказала Нимуэ.

      – Добро пожаловать, Нимуэ, – сказала Каэр.

      На берегу озера раскинулся городок, из тех, что выращивают за ночь. Четкие геометрические линии выступали из зелени, как плавники из морской пены.

      – Тут совсем нет чар, – заметила Нимуэ. – Совсем дикое место.

      – Пришлось постараться, – сказала Каэр. – Помех должно быть как можно меньше.

      Энгус вывел их к большой десятиугольной беседке.

      Чуть наискось от входа в низких креслах, расставленных по периметру, сидели трое.

      Один из дану плавным движением поднялся навстречу, зашуршали просторные шелковые одеяния. Второй, чуть помедлив, последовал за ним. Женщина осталась сидеть, разглядывая их исподлобья.

      – Доброго дня, – сказал дану. Он был будто с витража – высокие скулы, удлиненное, спокойное, почти неподвижное лицо, на котором «терпение и радушие» начертано, как на щите. – Как долетели?

      – Ужасно медленно, – Вран оправил манжет. Блеснула запонка. – Что вы все находите в этих железках?

      Дану прижмурился.

      – Как был ты ретроградом, Вран, так и остался.

      – Увы, – без малейшего сожаления сказал отец.

      Нимуэ ощутила, как тяжелая ладонь легла ей на плечо.

      – Позволь представить, – произнес Вран. – Эльфин. Мирддин. Керидвен.

      Эльфин приветственно кивнул.

      Второй названный, Мирддин, с заминкой повторил жест. Он выглядел копией Эльфина – минус мантия, минус невидимая броня, минус возраст. Графичная челка, водолазка под горло, штаны, ботинки. Набросок пером вместо картины маслом. Нимуэ с удивлением поняла, что, кажется, видит того, кто живет так же недолго, как и она сама. Это было очень странно.

      – Я