же в цирке приуныл.
Прыгала собачка по роялю.
– Это что, простите, за сумбур?
– Рр-ав-в. Я Шостаковича играю.
Правда ли, весёлый каламбур?
«Дмитрий Дмитриевич, знаю, как Вам трудно…
…Я могу.
Свободен…
Хоть сейчас».
Ехал он, не думая подспудно,
для чего.
Так… помолчать.
На час.
Человек приехал к Шостаковичу
в феврале иль раннею весной,
несмотря на «Правду»… к Шостаковичу.
Год стоял тогда сорок восьмой.
* * *
…разговаривать было опасно
и с собственным эхом.
Они пили вино и молчали:
не рыбы, а глыбы.
И когда опустела бутылка —
гость встал, чтоб уехать,
а хозяин, пожав ему руку,
промолвил: – «Спасибо».
Лепесток дыхания
…Олегу Дорману
Он нёс свечу.
Огонь дрожал, как сердце.
Он нёс свечу
под проливным дождём.
Он сам дрожал,
не в силах опереться,
боясь упасть.
Он знал, что был рождён
и предназначен
этот путь проделать.
Не поскользнуться,
сдюжить, донести.
Гроза в бессильи
из-за туч кряхтела,
пытаясь рыком
скалы сотрясти.
Он нёс свечу как звук,
как слог, как ноту,
шатаясь и скользя.
Дрожал и нёс.
Бросались в стороны
лисицы и еноты.
Ступнями босыми
взмывая на утёс,
он думал не о крыше,
не о хлебе…
Одна лишь мысль свербила —
не упасть.
Над ним сгущало черноту
в бессильи небо
и разевало молниями
пасть.
Он нёс свечу
как лепесток дыхания,
сам на ветру дрожа,
как лепесток.
Он лился нотами,
он шелестел стихами,
он озарял
свечой своей Восток.
Он шёл, почти что
ставши полыханьем,
и потому, что знал
наверняка,
что нужен он,
что, затаив дыхание
его так ждут, там,
у
дверного косяка.
Из синевы (Предпосылка)
…Люде Л.
Что там, за синевой?
Там ночь и город
с