стонали в канаве.
– Кто тут старший? Кто старший! —
он знал, что «нарушил» границу.
Жизнь сорвалась с пружины щелчком,
подведя его к… Cлаве?..
– Что за шум!.. – Пациенты должны
возвратится в палаты!
– Расстрелять! —
был исполнен приказ без отсрочки.
Благородная ярость не может не быть слеповатой…
«Героической смертью…»
Скупые, банальные строчки.
Он лежал посреди главной площади полной печали.
Всем известный, любимый, отчаянный
старый целитель.
Он лежал.
Горожане неделю в бессилии молчали
до поры,
когда «новый порядок» позволил: – Берите.
Скромный холмик за городом. Всё же…
есть место поплакать.
Сколько… кануло с «новым порядком»
бесследно навеки.
«Героической смертью погиб…»
Шелестят в поле злаки.
Доктор должен был стать музыкантом.
Зачем… текут реки?
Баллада о двух голубятниках
Одевались похоже. Носили похожие стрижки…
и друг дружку дразнили частенько, крича
«Не робей!»
Достоверно известно, что был он
ростовским парнишкой.
Как и многие сверстники, сильно любил голубей.
Фото мёртвого мальчика
с голубем мёртвым в ладони
как улику рассматривал даже
Нюрнбергский Процесс.
А сегодня кликуши о сказках и мифах долдонят.
Очень горько, что память давно
превратилась в абсцесс.
То ли слал он в соседний посёлок,
что видел и слышал.
То ли просто спасал от врагов им лелеянных птиц.
До темна они ждали мальчишку, воркуя на крыше,
а под утро умчались, не ведая войн и границ.
В восьмистах километрах на север
жил в городе Курске
голубятник один, выводящий своих гривунов.
Разноцветные шеи и белые крылья и гузка.
Очень был популярен старик перед самой войной.
Правда, жаден был: головы рвал «перепуганным»,
если
не платили хозяева «штраф» в им отпущенный срок.
Кабы знали соседи, что жили
в кварталах окрестных,
кем