первой сцене из Второго Акта.
Почему под музыку весёлую
всякий раз сгорает Виолетта.
Извивается совсем не между сёлами
тракт от «почему» до «фиолетово».
Ничего себе воздвигли зданьице
этой многоликой тётке – Опере.
Господи, избавь от швабры в задницу.
Чувства сами сыпятся из hopper-а.
Эти звуки… не о жизни, не о смерти,
о страстях, слегка прикрытых флёром.
В каждом соло, трио и квартете
жизнь и смерть присутствуют суфлерами.
Да. У Верди с жизнью его долгой
и без них хватало разных звуков.
Смерть детей, жены… и бал с Пеппиною.
Путь, воспетый хором из Набукко.
В сотый раз втыкаю взгляд в компьютер
в запись Риголетто с Тито Гобби.
О, Маруллло, на какой минуте
жизнь и смерть, сойдясь, не покоробят.
«Почему под музыку красивую
происходят у Джузеппе все страдания?» —
у отца давным-давно спросил и я.
«Верди!..» – знал ответ его заранее.
Стимул
История встаёт кровавым диском
над чёрною спокойною водой.
Сижу и вычисляю степень риска
и фактор, обещающий покой.
Так день за днём проходят век от века.
Там льётся кровь и торжествует смерть,
и ложь детишек учит, как кумекать…
Но до сих пор не покачнулась твердь,
хотя давно пророчат ей напасти.
Сижу и ужасаюсь, и ищу
в истории кровавой сны о счастье.
Считайте, что я этим как бы мщу
волне отчаянья, бессилия и шока,
катящейся по вере и вранью…
Выходит, я пишу стихи постольку
поскольку знаю, что и я храню
не сон, так чуть заметный отголосок
истории реальной, не иной.
И не как муж, а снова как подросток
осознаю (трясясь), какой ценой
досталось мне безоблачное детство…
Я должен дальше рассказать про ложь
тем, кто за мной пытается вглядеться
в луну над речкою и вслушаться в галдёж
каналов, охмуряющих нам разум…
Хочу я верить в то, что Разум есть.
Я верю в то, что не хитрю во фразах,
и эта Вера – стимул, а не месть.
Азы
«Море по-латышски
называется ю р а»
…бежать от наводнения на поезде,
в котором – ни руля, ни тормозов?
Нет ничего печальней этой повести,
как нет в моём незнании азов.
Пускай немногому и кое-как обученный,
я сознаю бессилие своё,
де-юре отдаваясь воле случая.
А море наползает на жнивьё.
Дневных хлопот привычное журчание
порою заглушает ветра свист,
и глушит озабоченность отчаянье,
и берег убеждающе скалист.
Пускай вода и солнце точат скалы,
готовя почву за «а после нас».
…так бережно она ступни ласкала,
и