это овощ или фрукт? – Бася тут же решил воспользоваться случаем и уточнить статус интеллекта матроса.
На каверзный вопрос лейтенанта тот скосил хитрющие глазки, говорившие: «Я понял подвох, меня не поймаешь», – и, шмыгнув носом, произнёс:
– У меня был два сорт дынь. Одын овощ, другой фрукт, тащ.
– Всё, Сайфуллин, ёкарный бабай, спускайся в гиропост с глаз моих долой, а то я тебя сейчас изничтожу! Потом тобой займусь, – у Баси руки чесались выбить из басмача душу, но засёк секундомер и побежал рысью по отсекам делать за матроса его работу.
Прошло время. Не в характере Баси спускать дело на тормозах, за горой своих лейтенантских сверхзадач он не забыл про Сайфуллина. К тому же новость о «необыкновенных познаниях» штурманского электрика быстро разнеслась по всему кораблю, Сайфуллин превратился в местную антизнаменитость – позор БЧ-1, штурманской, первой боевой единицы на корабле.
Как-то раз, зайдя в кают-компанию, акустик, сидевший с Басей за одним столом, решил подколоть брата по ядерному оружию:
– Ну что, Игорь, говорят, теперь среди штурманов завелись вредители? Как-то я стал опасаться за навигационную безопасность, – механические офицеры дружно закивали головами, они-то уже давно плечом к плечу воюют с басмачами и хорошо представляют, с какой проблемой столкнулись штурмана, но невольно возникшее чувство солидарности подарило их лицам ехидные улыбки.
Что взять с акустиков? Ограниченные люди. Пять лет обучения в Петродворце – это самые светлые годы в их жизни, стимулирующие интеллект, после которых наступала полная безнадёга – пожизненное заточение в тесной, погружённой в кромешный мрак рубке с наушниками на голове. Они и радисты выползали из ада своих боевых постов какими-то одуревшими и передвигались по кораблю слегка покачивающейся от естественных и искусственных шумов походкой.
Был бы кто-нибудь другой, Бася пропустил мимо ушей тупую шутку, но прикомандированного командира группы акустиков (КГА) он неприкрыто жутко не любил со всей силой пролетарской ненависти врождённого интеллигента за то, как тот ел.
Приём пищи в исполнении двухметрового каплея был омерзителен до тошноты – пищу он не пережёвывал, а отправлял прямо в желудок большими порциями с неимоверной быстротой. Мельхиоровая ложка редкой дробью ударялась о фарфор тарелки, после чего непременно КГА просил добавку, тогда как у подводников ценилась умеренность в еде.
Бася физически его не переносил, поэтому услышать от троглодита, что он, дескать, опасается за безопасность своей утробы со стороны штурманов, стало для него последней каплей, переполнившей чашу терпения. В порыве гнева он хотел надеть кастрюлю с окрошкой акустику на голову, ведь всё равно тот находится вместе с уставшим мозгом в прострации, но пожалел труд корабельного кока.
Окрошка удалась на славу, поэтому неожиданно для себя Бася сказал невозмутимо:
– Мой Сайфуллин – золото, а не матрос, туповат немного, но это поправимо, через месяц вы его