покрыла голову болтавшимся на плечах цветным платком. Но уходить не собиралась, а наклонилась через стол и, глядя Жанне в глаза, забормотала еще быстрее:
– Горе пройдет, все плохое пройдет. Будет счастье, все у тебя будет. В 40 лет ты будешь иметь все: квартиру, машину, дачу, деньги, сына и дочь.
– А муж? – спросила Жанна, – Муж ведь … ну, вы же сказали.
– Нет, он будет с тобой.
– Ага, понятно. То умрет, то воскреснет… Идите-ка вы отсюда, по-хорошему, а то крикну кого-нибудь, милицию вызову.
– Не веришь, а ведь вспомнишь потом. Не муж, другой человек умрет, старше, родной по крови. Сейчас бумажку свернешь, беду заговорю, выброшу. А счастье с тобой оставлю.
– Какую бумажку?
– Какую для счастья не жалко.
Из тетрадки лист? Жанна открыла аккуратную тетрадку. Нет, разорвать рука не поднималась.
– Нет, не такую, другую. Надо чтоб твоя была бумажка.
Жанна взяла сумочку. Вытряхнула из нее все содержимое: расческу, помаду, пудреницу, кошелек, две карамельки, носовой платочек.
Их взгляды пересеклись на кошельке. Жанна открыла его, даже обрадовавшись, что там оказались бумажные деньги. Цыганка вытащила купюру, помяла в руках, дунула и та исчезла, наверное, у нее в рукаве. Жанна сидела околдованная, немая.
– Золото, милая, счастье тебе принесет. На золоте заговорю. Вспомнишь…
И Жанна стала поспешно снимать с пальца перстенек.
В это время в учительскую вошел физик Иван Лаврентьевич, пожилой, старой закалки учитель. Увидел бледную обезумевшую Жанну, смуглую женщину в платке перед ней, кошелек на столе, перстень на ладони. Все понял.
– А ну, ну. Давай отсюда, хорошая, быстро-быстро, геть, поспеши.
Цыганка выскользнула в мгновение. А Жанна потом долго не могла прийти в себя и почему-то испытывала стыд и перед Иваном Лаврентьевичем и перед подоспевшей следом чопорной англичанкой Антониной Львовной. И даже перед старенькой математичкой Фаиной Дмитриевной, которая, как оказалось позже, и была виновницей появления цыганки в школе, пригласив ее через знакомых, заговаривать свои больные суставы.
Самое странное, что цыганка оказалась права. Умер отец, и в 40 лет Жанна имела перечень нагаданных благ.
А еще она продала тот перстень. Тот и еще один, подаренный мамой. Продала, чтобы оплатить роды.
Но роды предстояли еще нескоро. После смерти отца свалилась мама. Буквально лежала и плакала сутки напролет. Жанна никогда не догадывалась, что мать так любила отца. Они жили обычно, без романтики и темперамента, скучно даже.
Отец часто уезжал в командировки. На трое суток или на месяц, в соседний район или в другую республику, тогда еще существующего Союза, его всегда ждали на «праздничный ужин». Даже если это был день и совсем не праздничный мама все равно называла скромное застолье праздничным ужином. Теперь, по прошествии стольких лет, Жанна жалела, что не смогла в своей семье придумать что-нибудь похожее на эти ужины.
Отец всегда привозил что-нибудь Жанне