окно в комнату, что господин Голядкин никаким уже образом не мог больше сомневаться, что он находится не во сне, а в городе Петербурге, в столице, на четвёртом этаже одного очень большого дома, в собственной квартире своей. Господин Голядкин резко закрыл глаза, вспоминая о недавнем сне и желая его вернуть на минутку. Но через минуту он одним движением выпрыгнул из постели и подбежал к небольшому круглому зеркалу, которое стояло на комоде. В зеркале отразилась его заспанная и некрасивая фигура, но он остался совершенно доволен тем, что увидел в зеркале. «Пока неплохо всё идет, всё идет хорошо», – сказал господин Голядкин вполголоса. Он очень обрадовался тому, что всё идет хорошо, поставил зеркало на место, а сам, несмотря на то что был босиком и одет в тот костюм, в котором обычно засыпал, подбежал к окну и начал что-то искать глазами на дворе дома, на который выходили окна квартиры его.
Наверное, то, что он нашёл на дворе, совершенно его удовлетворило; на лице его появилась самодовольная улыбка. Потом он заглянул за перегородку, убедился, что там нет Петруши, его камердинера, подошёл к столу, открыл в нём один ящик, что-то поискал в углу этого ящика, вынул наконец зелёный потёртый бумажник, открыл его осторожно – и с наслаждением заглянул в самый дальний, тайный карман его. Вероятно, пачка зелёненьких, сереньких, синеньких, красненьких и разных пёстреньких бумажек тоже очень одобрительно взглянула на господина Голядкина: с улыбкой на лице он положил перед собою на стол открытый бумажник и улыбнулся в знак удовольствия. Наконец он вынул её, свою утешительную пачку государственных ассигнаций и в сотый раз тщательно начал пересчитывать их. «Семьсот пятьдесят рублей! – сказал он наконец полушёпотом. – Семьсот пятьдесят рублей… отличная сумма! Это приятная сумма, – продолжал он немного расслабленным от удовольствия голосом, улыбаясь, – это очень приятная сумма! Хоть кому приятная сумма! Желал бы я видеть теперь человека, для которого эта сумма была бы несерьёзной суммой? Такая сумма может далеко повести человека…»
«Однако, что же это такое? – подумал господин Голядкин, – да где же Петрушка?» Он ещё раз заглянул за перегородку. Петрушки опять не было за перегородкой. «Черти бы взяли! – подумал господин Голядкин. – Этот ленивый человек может вывести любого из последних границ; где он ходит?» Недовольный вошёл он в маленький коридор, в конце которого находилась дверь в сени, приоткрыл эту дверь и увидел своего камердинера среди других домашних служителей. Петрушка что-то рассказывал, остальные слушали. Наверное, тема разговора и сам разговор не понравились господину Голядкину. Он немедленно позвал Петрушку и вернулся в комнату очень недовольный, даже рас
– Ливрею принесли, барин.
– Надень и пошёл сюда.
Надев ливрею, Петрушка, глупо улыбаясь, вошёл в комнату барина. Одет он был очень странно. На нём была зелёная, сильно изношенная ливрея, сшитая на человека ростом выше Петрушки. В руках он держал шляпу с зелёными перьями.
Наконец, для полноты картины, Петрушка, следуя своей привычке ходить всегда босиком, был и теперь без обуви. Господин Голядкин посмотрел на Петрушку и остался доволен. Ливрея, наверное, была взята