его прозрачно-стеклянные, словно потерявшие всякое выражение, глаза. И кровь… следы крови, вмиг пропитавшие одежду ровно посередине. Хотя луч такой силы, как правило, запаивает срез наглухо. Посередине… них. Которые теперь превратились в неодушевленные объекты.
Я долго рыдал на коленях, бессильно глотая воздух ртом, ненавидя воздух за то, что позволяет мне дышать. И жить. Я стоял там так долго, что уже едкие пламенные языки стали забираться в комнату. Я желал лишь одного – чтобы они поглотились меня яростно и безвозвратно… Но… снова смалодушничал. Не смог умереть. Первые свои шрамы я получил именно тогда – выбираясь из охваченного пламенем дома. А душа… душа навсегда покрылась чёрной коркой, словно выжженная земля, в которую превратился наш дом. Она трескалась и болела каждый раз при упоминании Третьего Галактического Союза.
***
Я проснулась, когда гигантский фрегат (устаревшее название для военных кораблей) заметно тряхнуло. Обычно такие громадины приземлялись плавно, но сейчас что-то пошло не так и корпус получил ощутимую ударную волну.
– Сальдери, – прокомментировал вездесущий Эндо, примостившийся ночью рядом со мной за тренировочной горкой.
– Доброе утро, Эндо, – отозвалась. – Надеюсь, что оно будет добрым и не закончится для меня фаршеобразным состоянием…
Остаток вчерашнего дня ушёл на объяснения кремниевым мозгам, чем питаются и как живут люди. Эндо был чрезвычайно любопытен, если не сказать навязчив. Уж не знаю, что за программа в нем заложена, но Эндо живо интересовался всем, начиная с глобальной проблемы недостатка свежих продуктов и вырождения фермерских угодий и заканчивая способами синтеза пищевых порошков. На нем аж чешуйки тряслись каждый раз, когда он пытался выведать из меня новые подробности. Реалистично сделано, удивлялась я.
Не оставили мы без внимания и формы существования разных рас, наряды и даже этикет. Парящий в воздухе, словно непомерно жирная бабочка, Эндо никак не мог усвоить необходимость определенных вежливых ритуалов, существующих между людьми, что и немудрено здесь, в Дальтерии, где кроме муштры другого языка нет. Пришлось объяснять, что у людей (и других разуменов) также как и у машин, существуют свои условные сигналы, коды, по которым мы проверяем готовность собеседника к доброжелательному взаимодействию.
– Зэлдар, например, не здоровается со мной, не интересуется, как мои дела, – объясняла я любопытной машине, внутренне удивляясь своему чрезмерно спокойному голосу, – потому что он не заинтересован в общении и не имеет ко мне расположения.
Да уж… мягко сказано. Боюсь, у него просто руки не дошли вытрясти из меня необходимую информацию, чтобы потом, не раздумывая, вышвырнуть прямо в глубины космоса.
От надоедливой машины мне удалось, в конце концов, добиться вполне сносного обеда, напоминающего овощной суп с кусочками реальных высушенных овощей, нашедшихся на корабле. И пока я подворачивала во всех