Анаксагор со своим «нус» представлял первого как бы трезвого философа среди пьяных, то и Еврипид, таким же образом, – первый трезвый среди опьяненных поэтов.
Виктор: Существует мнение, что и Платон говорит о большой роли бессознательного в творчестве поэтов только иронически!
Ницше: Возможно. Сократ, учитель Платона, как противник трагедии, воздерживался от ее посещения и появлялся только на пьесах Еврипида. Его чудовищный ум, в котором логическая природа была гипертрофически развита, находился под влиянием инстинкта, названного «демон Сократа». Философская мысль как бы перерастает искусство и заставляет его более тесно примкнуть к стволу логики.
Виктор: Таким образом, Сократ славословит сознание, логику мышления, как истинный божественный дар. (И он по-видимому прав, – хотя всего лишь с позиций трактовки только нашего человеческого мира).
Ницше: Но это вопрос. И этот деспотический логик иногда колебался, испытывал временами какой-то как бы укор со стороны искусства (часто ему являлось видение во сне, провозглашавшее: «Сократ, займись музыкой»). Чтобы облегчить совесть, он в тюрьме соглашается заняться этой мало ценимой им музыкой. О чем это говорит? Может быть о том, что существует область мудрости, недоступная логику, что логика науки временами терпит поражение и тогда вновь прорывается новая форма познания, – трагическое дионисическое познание под защитой искусства.
Чайна: Учитель Кун прообраз подлинно гармоничной жизни находил именно в музыке, которая, выражая космический ритм бытия, взращивает все живое, приводит к завершению нравственное подвижничество и является делом огромной политической важности. Она воплощает непостижимое единство внутреннего и внешнего, говорит языком чистой выразительности, обращается непосредственно к сердцу человека. Она отражает идеал мирового согласия, «высокий как небо и глубокий как бездна», который таится в Беззвучном.
Виктор: Кстати, мистический метод познания существует в философии изначально.
Ницше: В русле наших рассуждений можно отметить, что был один мыслитель (Артур Шопенгауэр), который признал за музыкой другое происхождение, нежели у прочих искусств, и другой ее характер, – а именно мистический. Она не есть, по его мнению, отображение явления, а есть образ самой воли, как некой глубинной сущности мира, и, следовательно, по отношению ко всякому физическому началу мира, – начало метафизическое. Это подтвердил своим творчеством Рихард Вагнер. К оценке музыки должны применяться совсем другие критерии, нежели к другим искусствам, – к ней вообще неприложима традиционная категория чувственной красоты. Мир природы и музыка – два различных и противоположных выражения одной и той же «вещи в себе». Последняя представляет сокровеннейшую душу явлений, без тела, и именно это будит в человеке стремления, возбуждения и выражения воли, которые мы определяем как чувство. Отсюда мы заключаем