некая карма. И тем не менее человек не сдается. Может быть действуют импульсы более глубокие, – от хаоса, от первовещества? Эта вечная борьба (что-то напоминающее стремление мотылька, летящего в огонь) и есть, возможно, залог совершенствования самой кармы и достижения в конечном счете состояния нирваны, в соответствии с представлениями древнеиндийской философии. Может быть, именно в этом корни оптимизма трагедии, чувства прекрасного и наслаждения, возникающего при этом, когда эти чувства рождают некое предощущение смысла жизни? Лессинг, в частности, развивает концепцию обязательной оптимистичности трагедии в искусстве.
Лессинг: Ужасы и жизненные бедствия следует изображать, ничуть не смягчая их, – но и одновременно показывать, что это есть лишь преходящий момент мира, в котором всегда существует высшая гармония и справедливость. Осмысляя гибель индивидуальности, как непоправимое крушение целого личностного мира, трагедия вместе с тем утверждает прочность, бесконечность всего мироздания. Трагедия – это философское искусство, искусство на стыке с философией, ставящее и решающее высшие метафизические проблемы. Трагедия – скорбная песнь о невосполнимой вроде бы утрате и одновременно – радостный гимн бессмертию и стойкости человека.
Виктор: Может быть, даже гимн именно жизни, витальности, как таковой? Истоки такого оптимизма трагического мировосприятия можно усмотреть в мифологии Греции (Дионис), Египта (Озирис), Финикии (Адонис), Малой Азии (Аттис), Вавилонии (Мардук), – об умирающих и воскресающих богах (в эмоциональной сфере – переход соответственно печали в радость). Эту же идею отображает и древнеиндийская религия, через понятия сансары, реинкарнации, метемпсихоза, сохраненные и в буддизме. В целом, трактовку греческой трагедии следует, похоже, принять, как жизнеутверждающую и оптимистическую песнь «сатира-козла». В любом случае, в трагедии отображаются не какие-то частные, отдельные, в чем-то случайные несчастья человека, а фундаментальная сложность бытия человечества, сказывающаяся на судьбе отдельной личности, которая при этом может это остро переживать и, одновременно, стойко противодействовать в борьбе с обстоятельствами. Иной раз, в связи с этим, говорят о несовершенстве бытия. Конечно, совершенство или несовершенство бытия – это большой философский вопрос, – и, возможно, вообще некорректно его ставить, – в онтологическом плане. Трагическая личность, стремясь к высшей гармонии, силой сопротивляясь насилию, рождает новое сопротивление, новую дисгармонию, что делает трагедию в принципе неустранимой из жизни. С этой точки зрения, «трагическое в искусстве можно уподобить прививке от смертельной болезни, – оно умудряет душу и облегчает встречу с трагическим в жизни» (Фазиль Искандер). В трагедии – смерть, угроза физической смерти тела, – момент истины, когда отчетливей выступают правда и ложь, добро и зло человеческого существования. При этом у человека иной раз появляется все же ощущение некоего смысла