принцесса Цербстская более других подошла бы в жены ее племяннику, Чертушке – как она его называла вслед за своей двоюродной сестрой, покойной императрицей Анной Иоанновной. Та же прозвала его так, поскольку считала его, еще ребенка, главным своим соперником в престолонаследии – его, но не Елизавету, дщерь Петра Великого. И очень просчиталась!
Вопреки желанию тетки-императрицы, цесаревна Елизавета Петровна заполучила корону своего великого отца, свергнув с престола младенца-императора Иоанна Антоновича. Будучи бездетной, она вызвала из Голштинии Чертушку, сына своей покойной сестры, Анны Петровны, внука Петра Великого, и провозгласила его наследником. Более никто не станет строить козни и искать пути свергнуть ее – в пользу хотя бы и Чертушки. К сожалению, внук Великого Петра ничем не блистал: ни внешностью, ни знаниями, ни обхождением. Обучением его теперь занимался приставленный к нему профессор, Якоб Штелин, считавший пятнадцатилетнего Петра вполне способным учеником. Профессор пенял на прежнего воспитателя, шведа Брюммера, он держал принца в ежовых рукавицах, был груб и не скупился на наказания – вплоть до стояния на коленях на горохе. Елизавете же не верилось, что таковая строгость могла привести к разительной необразованности племянника. Впрочем, он вполне прилично играет на скрипке – в подражание своему идолу, прусскому королю Фридриху, любителю музыки Генделя. Говорят, сидя в своем великолепном дворце Сан-Суси, он сам сочиняет и исполняет на флейте сонаты.
Императрица представила себе немолодого прусского короля, плотного, ростом чуть выше ее плеча, наигрывающего романтическую мелодию – как он глядит через окно отрешенным взглядом на фонтаны и лужайки, притом зорко видит все, что происходит в парке с геометрической строгостью рядов часто посаженных деревьев его, остриженных в виде шаров, кубов и пирамид, где в аллеях можно заблудиться, как в лабиринтах. Интересно, о чем думает в такие моменты любитель музыки, воинственный горбоносый Фриц? Слава Богу, себя Елизавета не обременяла подобными музыкальными упражнениями. Ей хватало того, что она не сводила глаз с самой себя, самой красивой, на ее взгляд, монархини всех времен и народов.
Ах, как любит она все красивое! Все восторгаются дворцом Фридриха. Она же построит во сто крат лучше! Не подобает властительнице земель от Балтийского моря до Тихого океана кому-то хоть в чем-то уступать. Его Сан-Суси близко не сравнится с творением, кое выстроят в Петербурге – так, по крайней мере, клятвенно обещал архитектор, итальянец Растрелли. Елизавета пристально всмотрелась в зеркало в ажурном серебряном обрамлении. Вздохнула и отвела взгляд, вспомнив, что, к сожалению, племянник и лицом не красавец, и здоровьем слаб. Так что все другие невесты, и французская, и саксонская принцессы, и дочь польского и сестра прусского королей, не подошли бы внуку Петра Великого. Ему надобна попроще и не из богатых. Не мешало бы, пожалуй, поблагодарить прусского посла Мардефельда, французского дипломата Шетарди и ее приближенного, лейб-доктора Лестока, что они подсуетились с кандидатурой юной Цербстской принцессы. Кто и был бы против, но только не она, государыня Елизавета Петровна. Девица, на ее вкус, и в самом деле, была хороша по всем статьям, тем паче, что родная племянница милому ее сердцу покойному жениху Карлу-Августу Голштинскому. Вестимо, шестнадцатилетняя саксонская принцесса такожде бы подошла. Брак с ней, как говорит канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, объединил бы с Россией пол-Европы. Но слишком многие противятся оному союзу, и особенно прусский король Фридрих Второй – а то с какой бы стати он так быстро сообразил прислать портрет принцессы Ангальт-Цербстской? Специально отправил дядю принцессы, принца Голштинского, с портретом. Надо отдать Фридриху должное – своей выгоды он никогда не упустит. Да и его посланник Мардефельд не из тех, кто дремлет, когда дело того требует. Непонятно, почему ее канцлер Алексей Бестужев так его недолюбливает? Вот и дело с выбором принцессы пришлось провести без его ведома, напрямую через воспитателя наследника, Брюммера, он хорошо был знаком с матерью принцессы Софии, герцогиней Иоганной-Елизаветой.
Государыня снова и снова вглядывалась в черты лица четырнадцатилетней немецкой принцессы, племянницы незабвенного Карла, покойного своего жениха. Нет, принцесса Цербстская совсем не похожа на своего дядю. Но лицо вполне приятное, не надменное. Скорее ангельское. Глаза смотрят открыто и скромно.
– Ну как она тебе, Петя? – осторожно спросила племянника.
Великий князь отставил портрет подальше от себя. Прищурился, молча посмотрел с минуту, затем передал его назад тетке, ответил с еле скрываемым безразличием:
– Кажется, милое лицо, коли художник, конечно, не приукрасил. Немки обычно не блистают красотой.
Императрица облегченно вздохнула.
– Портрет прислал сам король Фридрих, твой кумир. Не думаю, что он станет хитрить с портретом. Тем паче, что сие легко выяснить.
– Согласен. Он не из тех людей. Человек он благородный, прямой и честный.
Петр разговаривал, перемежая русский и немецкий, понеже за два года пребывания в России с трудом говорил на новом и трудном для него языке.
Елизавета обняла его за плечи.
– Ну,