всю ночь, до рассвета, постепенно расширяя круг. Но так и не понял закономерности, а потому не остановился. Не сразу стало ясно, что «правильно» поле ведет себя только на концах металлического стержня – и Войта сумел рассчитать степень магнетизма в этих точках, – но дальше дело существенно осложнялось. До ужина картина не прояснилась, но Войта, как всегда, не чувствовал времени и усталости. Он привык работать именно так, наскоком, одержимо, даже если решение задачи требовало месяцев, а не часов, – мало спал, плохо и не каждый раз ел и не замечал ничего вокруг себя.
Через двое суток, на самом интересном этапе, его свалил сон – Войта подозревал, что в стакан горячего молока, поданного на завтрак, лекарь добавил своих успокоительных трав, потому что сон этот был черным и пустым, а проснувшись посреди следующей ночи, Войта ощущал муть в голове и тяжесть во всем теле.
На втором большом листе он начертил изолинии натяжения поля, и картинка вышла логичной, прояснила наличие двух полюсов, создаваемых прибором, но их суперпозиция могла быть описана только с помощью предельного исчисления, а не простой алгебраической формулой. Впрочем, одного предельного исчисления для этого тоже было мало, ведь речь шла не только о числах, но и о направлениях действия поля, разных в каждой точке. В случае суперпозиции полей двух чудотворов задача была значительно проще, но воображение уже нарисовало Войте картинку – единое поле, создаваемое множеством чудотворов…
Он перерыл книжные полки в поисках трудов по механике, где рассматривалось направление действия сил и их координатное сложение в рамках метода исчерпывания, – не хотел заново изобретать колесо. Не нашел и уселся рисовать классические способы сложения несущих – держа перед собой открытую книгу Глаголена по предельному исчислению.
Задача, изначально представлявшаяся простейшей, проявилась перед ним во всей своей полноте и перспективе – речь шла не о формуле, а о прорыве в области естествоведения, о количественном описании энергетического поля не в частном, разделенном, а в общем, непрерывном случае. И, понятно, с наскока она не решалась.
Глаголен явился к Войте сам, через две недели. Но к тому времени Войта был настолько погружен в работу, что приход мрачуна не вызвал у него желания пререкаться. В Славлене ему не с кем было обсудить свои исследования, разве что иногда он отвечал на вопросы учеников да рассуждал вслух в их присутствии. Глаголен бегло просмотрел черновые наброски Войты, долго изучал изолинии натяжения поля, глянул, на каких страницах открыты разложенные на столе книги. И, присев за стол, спросил:
– Ты собрался самостоятельно создать теорию предельного сложения несущих?
– Мне ее не хватает, – ответил Войта, не поднимая головы от своих записей.
– У меня есть некоторые черновые наброски, еще не систематизированные. Вот, гляди. – Он забрал у Войты перо и немного поправил его рисунок. – Легче?
Войта поднял глаза, пораженный простотой, с которой