кивают ему на башню рядом с низкой обитой железом дверью. Потом один из стражников сунул ему в руки какую-то дерюгу, и отец брезгливо поморщился.
– Одежду придется сжечь, – сказал он, вернувшись к Спаске.
– Всю? – удивилась Спаска. Впрочем, на ней была надета только рубаха с обережной вышивкой.
– Эй! – окликнул отца стражник. – Деньги, пояс, ножны там дорогие – это оставь, не сжигай, на жаровне прокалишь. А сапоги сожги лучше.
– А плащ? – переспросил отец.
– Плащ жги, на жаровне все равно мех испортишь. И быстрей давай, сейчас Синих Ворон будут впускать!
– Ну что, кроха… Жалко плаща, конечно… – Он скинул безрукавку и безо всякого сожаления бросил ее в огонь. – И ерунда это все. Не чума ведь – оспа.
Рубаха у него застегивалась на множество пуговиц (Спаска подумала, что их бы хватило на бусы, да такие красивые, каких ни у кого в их в деревне не было), и он долго с ними возился, пока не догадался рвануть посильней: прозрачные стеклянные шарики со звоном посыпались на брусчатку. Белье на нем было дорогое, очень тонкое и белое (у Спаски в приданом лежала одна такая рубаха, мать купила ее прошлой весной и очень этим гордилась).
Плащ накрыл огонь в яме (сразу стало еще холодней), а потом оттуда повалил дым, вонявший паленой шерстью. А Спаске захотелось, чтобы не отцовский плащ, теплый и красивый, горел сейчас в огне, а отвратительная старуха с куколем, что принесла заразу в их деревню.
Дерюга, выданная стражником, оказалась двумя мешками с прорезями для рук и головы – отец в мешок едва влез, а Спаска в нем утонула. Мешковина неприятно колола кожу и нисколько не согревала, а идти до башни, указанной стражниками, пришлось далеко, по острым камушкам, усеявшим тропинку вдоль стены. И хотя отец держал ее на руках и шел так, будто был обут в сапоги, с пятки на носок, Спаска чувствовала, что ступать по земле ему больно и холодно.
Вместе с ними к низкой двери, обитой железом, подошла семья (наверное, это и были Синие Вороны): муж с женой, три дочери на выданье и парень лет десяти. Женщина что-то шептала одними губами, закатывала глаза к небу, торопилась и подталкивала в спины дочерей.
Дверь в стене вела не в башню, а в подворотню, выходившую на один из хозяйственных дворов крепости, где стояла только что срубленная баня. Перед ней дымилась большая жаровня, накрытая решеткой (на решетку отец бросил пояс с кошелями и ножнами и отдельно положил нож с темным лезвием; туда же отправилась Спаскина подвеска с колдовским камнем).
– Погреемся, а, кроха? – спросил он Спаску.
В предбаннике толпилась семья Синих Ворон, женщина продолжала что-то шептать, но теперь Спаска расслышала отдельные слова:
– Спасены, хвала Предвечному, спасены… Спасибо чудотворам, спасибо князю, спасибо Живущему в двух мирах…
Пока женщина и ее дочери расплетали косы, ее муж и сын уже грелись в парной.
– А чудотворам-то за что спасибо? – Отец подмигнул женщине и поставил Спаску на теплый пол. – Я понимаю – Живущему