Смелость не может не умилять, когда ты сам – главное чудовище, первый изверг двора.
– Ступай, доктор, я тебя дождусь, – позволил герцог.
Доктор поклонился и вышел. Герцог остался сидеть, с холодной рукой в своей – горячей, как от жара. Он и жил свою жизнь – как в лихорадке, в тумане, в красном мороке горячечного бреда, который уж год. Наощупь, par coeur. Он смотрел на больного – как дрожат ресницы, как вздымается от дыхания тонкое испанское кружево. Не потерять бы… Есть люди, на которых довольно только взглянуть – и уже можно жить, до самого вечера, и не желать при этом повеситься. Вернее, есть один такой человек, и, кажется, он тоже вот-вот – того…
Доктор скоро вернулся с мешочком льда, как и обещал. Герцог поднялся из кресла – серебром облитая статуя.
– Передай графу, как встанет, что завтра я жду его на обед. Нам с ним сегодня не свидеться, день мой до ночи расписан.
В манеже, позади лошадиных чертогов, – а именно так следовало бы именовать обиталища герцогских лошадей, – позади комнат конюхов и чуланов со сбруей, в крошечной каморке сидел Цандер Плаксин и принимал посетителей. Каморку эту он иронически именовал своим кабинетом, хоть и писать приходилось ему на перевернутом барабане, а сидеть – на старом седле, положенном на низкие козлы.
Сейчас Цандер выслушивал давешнего подменного лакея – того самого, что болтал с карлой в доме Волынского.
– Вчера гости были, – докладывал лакей, – и сегодня опять ждёт. Все те же люди. Вчера разговор вёлся о записке, называемой «Представление». В записке советы известной особе…
– Какой? – уточнил быстро Плаксин. – Женского полу или мужского?
– Женского, – отчего-то смутился докладчик, – как империей управлять. И заодно ябеда на трёх злодеев – Остермана, Головина, Куракина. Правда, имена их не названы, но портреты узнаваемы весьма. Теодот мой слушал – сразу понял, о ком речь. И ещё – о герцоге речь, если поразмыслить…
– Всё тебя тянет поразмыслить, Кунерт, – вздохнул Плаксин. – Живи как птица. Пари и гадь, – продолжил он неожиданно свою мысль.
– Так и выходит, – мрачно отвечал Кунерт. – Моя сиятельная милость сожрёт меня, если узнает, чем я с тобою занят.
– У него так широко рот не откроется, – утешил Плаксин. – Были ещё разговоры?
Лакей опять отчего-то зарделся.
– Теодот показывал, что дворецкий у князя не просто дворецкий, а ещё и…
Он сделал непонятный округлый жест и цокнул, как белочка.
– Это нас не касается, – отмахнулся Плаксин, – каждый грешит, как ему угодно. Спасибо, Кунерт, свободен, заходи ещё.
– Следующий?
В дверь просунулась кудрявая голова, почти точно такая же, как у Цандера.
– Волли! – воскликнул Цандер. – Отчего ты здесь, не с патроном?
Кунерт кивнул обоим и пулей вылетел из так называемого кабинета – он отчего-то очень боялся Волли Плаксина.
– Меня сменили на час-другой, пока патрон за картами.
Волли Плаксин вошёл и сел на барабан. Он был такой же тощий циркуль,