дюков исповедник. Мы идём, и мы кликнем тебя, Ван Геделе.
Конечно, они его кликнули. Потом, когда всё было кончено. Доктор потрогал мёртвому шею, с усилием прикрыл его выпученные глаза – как-никак, удавленник. Половинов подошёл со своим канцелярским подносом:
– Подпишись. Вот тут, где галка.
Доктор расписался.
– Всё. – Половинов присыпал песочком густо исписанный лист. – Свободен, мой свет. Можешь домой отправляться.
– А больные?
– Это не тебе, – в который раз повторил Аксёль, целомудренно прикрывая мёртвого рогожей. Видать, Ван Геделе слишком уж на него таращился. – Тюремный доктор не лечит. Ты разве не понял? Вы и зовётесь у нас – Леталь-первый, Леталь-второй… Ты, выходит, будешь Леталь-третий. Нет, если арестуют какую персону, может, тебя призовут и лечить. Но при мне подобного не было. Трупы вскрывали, это да… – Аксёль задумался, вспоминая, мечтательно вздохнул, потом встрепенулся, словно стряхнув с себя ностальгию. – Нет, наши доктора, конечно, не дёргают висельников за ноги, но они и не лечат. Леталь, понимаешь? Ле-таль.
Доктор спустился на улицу. Снег после крепостного полумрака показался ему столь ярок, что заслезились глаза. Дымок, завиваясь, летел от кухонных труб, и дровни проехали, теряя по пути сено. Кошка с аппетитом вылизывалась в снегу, акробатически задрав ногу, и воробьи дрались над конскими яблоками. Солнце играло в сосулях…
– Так хорошо, и ненадолго забываешь, что в аду…
Недавний бироновский поп, уже в бобровой шубке и в пуховой шляпе, тоже стоял на крыльце и пальчиком улавливал брызги, падающие с сосулек. Доктор присмотрелся к нему, прищурясь на ярком свете, и вдруг увидел, что пастор плачет – светлые слёзы бегут и бегут из глаз его, смывая румяна.
– Напьёмся, падре? – предложил ему доктор. – Или вам нельзя?
– Нам нельзя, – согласился поп, но тут же продолжил: – Я в мирское переоденусь, и станет – можно. И мы поедем с вами, тюремный новый доктор, и пить, и даже играть. Потому что иначе я просто вытошню своё сердце.
Оса принялась любопытствовать ещё по дороге, в санках.
– А вы, Аделина, обер-гофмаршала видели?
– Конечно, видела, он ведь мой начальник, – несколько удивилась вопросу девица Ксавье.
– И он в самом деле такой-растакой красавец?
– Красавец, – согласилась художница, – но превредный. Да вы и сами его увидите, и скоро. Непременно.
Оса решила – раз увидит, то и нечего дальше выспрашивать, и начала про другое.
– А что мы будем рисовать – опять птичек?
– Нет, Анна Артемьевна не столь прихотлива, у неё всего лишь цветы на плафоне.
– Цветы я умею, – обрадовалась Оса.
– Вот и попробуете. Если что, я подправлю. А давайте на «ты»?
Оса на радостях кивнула так скоро, что прикусила губу.
В доме Волынских девицу-художницу уже ждали. В комнате, предназначенной для росписи, прислуга укутала тряпками мебель и застелила мешковиной драгоценный наборный паркет. Несмотря на раннее утро – не было ещё и полудня – заказчица,