* *
Сижу, смотря в окошко невнимательно,
то небо наблюдая, то траву;
безделье мне полезно и питательно,
в самом себе неслышно я живу.
Уже я в игры не играю,
поскольку сильно похужел
и равнодушно озираю
дезабилье и неглиже.
Высветляя нам то, что утрачено,
крутит память немое кино;
мы писали судьбу свою начерно,
а исправить уже не дано.
Моя отдохновенная нирвана —
не роща вековых деревьев лиственных,
а ложе одряхлевшего дивана,
и рядом – стопка книг, ещё не листанных.
Хотя живу лениво я и праздно —
трудом не заслужу себе медали я;
живу я очень целесообразно,
поскольку собираюсь жить и далее.
Подумал я, хлебнув из фляги:
душа взаправду если странница,
то помоги, Господь, бедняге,
кому душа моя достанется.
Этой жизни последнюю треть
уделял я уже не потехам,
а искусство беспечно стареть
постигал с переменным успехом.
Хоть я заядлый книгочей,
мои познания убоги:
бежит годов моих ручей,
глотая мусор по дороге.
Прошла пора гуляний шалых,
теперь тусуюсь в туфлях разных
между старушек обветшалых
и стариков грибообразных.
Склероз густел, но я с тоской
сам заполнял пунктир в анкете:
насколько помню, пол мужской,
а были, кажется, и дети.
Теперь я грустный оптимист,
не обижаю никого,
моральный облик мой так чист,
что плюнуть хочется в него.
Поскольку я дружу с бутылкой
и дружба с ней любезна мне,
то я смотрю на мир с ухмылкой,
хотя сочувственно вполне.
Старость – это быстрая усталость
и невнятной горечи микробы,
всё хотя сложилось, как мечталось,
и гораздо лучше, чем могло бы.
Если услышу сужденье надменное,
я соглашусь и добавлю неспешно:
сеял я глупое, бренное, тленное,
сеял и доброе, но безуспешно.
Бросил хорохориться теперь я
и не разглагольствую площадно;
время нам выдёргивает перья
и кураж изводит беспощадно.
Я строки ткал, и ткалось худо-бедно,
в усердном ремесле прошли года;
ткань жизни расползается бесследно,
ткань текста – остаётся иногда.
Эрзацы, фальшь и суррогаты
питали нас в былые дни,
и если чем-то мы богаты,
то это именно они.
А к вопросу о культуре —
был я шут и безобразник,
но, по-моему, без дури
жизнь – не праздник.
И прощусь я с повсюдным поганством,
и очнусь на другом этаже,
где сливается время с пространством
и где нет их обоих уже.
Это