не деться. Зло не исчезает, оно непременно возвращается тому, кто его породил. И ещё: теперь он понимал, что она совершила нечто большее, чем просто оставила его в роддоме. Каждый человек – звено в цепи предков и потомков, а она выломала его из неё, лишила своего рода, обрекла его в этом смысле на вечное одиночество, на жизнь среди чужих. Значит, и она по своей дури или по чужой воле тоже выломалась, ожесточилась, потеряла облик человеческий, – у неё даже не проснулся материнский инстинкт. Неспроста, ох, неспроста у тех народов, где старые люди пользуются самым большим уважением и почётом, прочные традиции, крепкие семьи, много детей… А у нас «хазяива» даже тридцатилетних списывают из жизни: чем зеленее да глупее, тем легче лепить по образу своему и подобию?..
– Валька, что с тобой? Ты плачешь? Очнись! – затормошила его за плечи Рита.
– Задумался.
– Ничего себе – задумался! Стоишь и стоишь, молчишь и молчишь, потом слёзы показались, опять стоишь и молчишь… Тебе выпить надо, расслабиться. Вкалываешь, как папа Карла, а разрядки никакой. Я испугалась, подумала, что у тебя крыша поехала. Братишка, тебе надо принять. У меня тут шкалик коньяку где-то припрятан. На всякий случай, вот он и пришёл, случай…
– Мне на работу к восьми утра…
– Да кто тебя осудит – сын родился! И тётка умерла… Так я пошуршу?
– Пошурши.
«Странно, как вода», – подумал Валентин Иванович после несколько глотков прямо из «шкалика», и тут же всё поплыло у него перед глазами. Рита совала ему в рот конфету, а он бормотал:
– А ты говорила: лженарод… Есть люди и лжелюди… Первых, таких как Алексей Алексеевич, как тётя Маня, всё равно больше. Пока больше. Только они слабее. А слабее потому, что порядочнее…
VII
В школу Валентин Иванович явился в половине восьмого. Анна Иоановна, в строгом тёмном костюме с огромным белоснежным воротником, была особенно монументальна. Она командовала учителями и учениками, которые, как могли, пытались придать обшарпанной школе хоть какой-то торжественный вид. Он поздоровался и поздравил её с праздником.
– Спасибо, вас тоже. Всё знаю, дорогой вы мой, – она взяла его под руку и повела в свой кабинет. – Нельзя же так, Валентин Иванович. Вы весь почернели, нет, обуглились! Не предъявляю никаких претензий: знаю, что вы день и ночь шабашили, зарабатывали деньги. Закрыла глаза и на то, что вы даже не появились на районной учительской конференции. Кое-кому это очень не понравилось, ну да Бог с ними. Как Елена Дмитриевна, как малыш? Да что же это я – совсем из ума выжила, что ли – забыла поздравить! С первенцем вас, с наследником! Как они?
– Не знаю.
– Как это – не знаю?! Звоните немедленно, вот телефон, – она решительно поставила перед ним аппарат. – Впрочем, лучше через две-три минуты, я уйду, а вы звоните… А по печальному поводу – примите мои соболезнования. Вы свидетельство о смерти оформляете?
– Какое свидетельство? – удивился он.
– Да