кровать и не вставала до вечера следующего дня.
Ева выглянула в окно. Вчерашняя зима теперь выглядела так жалко, что не верилось, будто день назад она была причиной многих аварий и хоронила под своим снегом целый город. Вода обильными ручьями бежала по обочинам дорог, снег весь скрючился, скукожился, почернел, и робкое солнце редко выглядывало из-за плотной пелены низких облаков. Осмелевшие розы расправили свои нежные лепестки, трава позеленела, но осторожные деревья пока не спешили раскрывать свои набухшие почки: черёмуха ещё не цвела.
Ева грустно шмыгнула заложенным носом и в очередной раз осмотрела комнату в поисках, чем бы себя занять. От чтения кружилась и без того свинцовая голова, фильм тоже не доставлял нужного удовольствия. Есть не хотелось, да и еда потеряла свой вкус, также как и Ева – свойственный ей аппетит. Делать было нечего.
В конце концов, Ева задремала. Спала она чутко, но крепко, без сновидений, и только изредка сквозь пелену сна ей слышался гул машин, долетающий с далёкой эстакады. Ей казалось, что она падает, летит куда-то в бесконечно глубокую пропасть, а вокруг нет ничего, кроме каменных голых стен гигантского колодца. Где-то на его дне плескалась чёрная вода, и влажный холод, отлетающий от невидимых волн призрачным дыханием, сковывал мышцы и морозил сердце. День незаметно перешёл в ночь, заснул модный пригород бодрствующего мегаполиса, и все ближайшие дома разом, словно по команде, погасили жёлтые окна, только лифтовые шахты горели ровным белым светом и в одной квартире всё-таки тлел тусклым огоньком оранжево-красный ночник. Ева сладко потянулась и сразу схватилась за неприятно пульсирующую голову. Слегка пошатываясь, она села за свой рабочий стол и посмотрела на часы – половина шестого утра. Темнота ещё лежала чёрной сажей на улицах, редко пропуская сквозь себя жёлтый свет фонарей, и, словно черная ленивая кошка, заглядывала из-за угла своими яркими глазами-звёздочками. Ева кое-как нашла пряжу и, забравшись обратно в кровать, принялась вязать и вязала до тех пор, пока робкий луч солнца не заглянул в её комнату.
В болезни прошёл первый день, второй, третий. Утром Ева с температурой тридцать восемь выползала на кухню, ближе к вечеру ложилась в постель с температурой уже под сорок. В пятницу девушка с сожалением поняла, что до завтрашнего дня точно не выздоровеет, поэтому она, десять раз обойдя квартиру по кругу в поисках телефона, написала Саваофу Теодоровичу, чтобы предупредить о своём отсутствии.
«Жаль. Поправляйтесь», – только и был ответ.
«Я постараюсь быть в воскресенье. Давайте я посмотрю, как буду чувствовать себя завтра, но не могу ничего обещать», – зачем-то написала Ева вдогонку: наверное, она ждала большей реакции от Саваофа Теодоровича.
Отправив сообщение, Ева отложила телефон и устало откинулась на подушку. От экрана закружилась голова, на глаза будто навалилась неимоверная тяжесть. Она снова взяла вязание и под монотонное постукивание спиц погрузилась в собственные мысли. Из них Еву вырвал громкий звонок в дверь, и, набросив поверх пижамы серый халат, она пошла открывать.
– Кто?..