слоновою костью и золотом гор.
…
И я вижу, как знойное солнце пылает,
Леопард, изогнувшись, ползёт на врага…
И именно здесь Малик сидел и часами смотрел в угол пустым взглядом африканского изваяния, когда уже на излёте правления Де́рга он потерял связь со своей семьёй. И отсюда он провожал нас с Лизой в вояж, на другом конце которого (как я думал) оборвалась её жизнь.
– А у вас тут мало что изменилось – разве что книг прибавилось.
– Да я их с собой привёз. По большому счету, мы другого добра и не нажили… Ты осмотрись свежим взглядом: по-твоему, это квартира вдовца? Или женатого человека?
Мы вдвоём изучили каждый закуток, каждый пыльный угол: вот моя постель с одинокой подушкой, где я порой засыпал только под утро, даже не раздевшись. На столе – чашка с недопитым кофе, в ванной – мыло, бритва и зубная щётка, но никаких следов обычных женских мелочей. Только стоптанные тапочки в прихожей и засохшая коробочка с тушью на полке под зеркалом.
В спальне Малик взял с прикроватной тумбочки фотографию в рамке. Лиза сидела в позе печальной царевны, подперев рукой подбородок, и смотрела на нас бездонным взглядом, каким обычно смотрят снимки усопших с надгробий.
Словно прочитав мои мысли, Малик не дал мне раскрыть рта:
– Олег, давай не будем терять голову! Это всего лишь фотокарточка. Не свидетельство о смерти, не справка о захоронении, а просто снимок в рамке. Чем выводы делать, ты бы лучше позвонить ей попробовал.
Я хлопнул себя по лбу:
– Вот я дурак! С этого и надо было начинать! …Нет, мобильный не отвечает. Но у нас там бывают провалы со связью.
– А может, просто разрядился? Позвони на городской.
Я позвонил и несколько минут слушал длинные гудки в трубке. Они улетали один за другим в пустоту, словно послание другим мирам, какое искатели внеземного разума шлют наугад через сотни световых лет без надежды получить ответ при жизни своего поколения.
– Ты не забудь про разницу во времени, – не сдавался Малик.
– Да при чём тут это? Там сейчас девять утра, а не глухая ночь. Что происходит, друг?
– Ты меня спрашиваешь? Я знаю только, что ещё несколько месяцев назад вы с нею были вместе. А потом, как я думаю, стряслось нечто, о чём ты очень сильно захотел забыть. Твой мозг включил цензуру памяти чтобы не дать тебе умереть от инфаркта или сойти с ума.
– А как жить-то дальше?
– Не паникуй раньше времени. Бывает и хуже, поверь моему опыту. Сейчас мы едем обратно в клинику, а завтра с утра я собираю консилиум – потому что я заведую не всем, что творится в твоей черепной коробке. А дальше решим, как быть.
– Малик, хочешь расскажу тебе про наше с Лизкой знакомство?
– Вы с нею где-то на остановке повстречались, верно?
– Ага. Но история случилась очень странная, почти мистическая. Мы с Лизой не любили об этом вспоминать – думали, вокруг решат, будто мы умом тронулись. А теперь мне терять нечего, поэтому слушай.
Мы с Маликом присели на