Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития
а иногда даже солдат; британское и французское правительства аналогично финансировали ряд антибольшевистских сил142.
Вопреки совету Крейна, американские эксперты, пытаясь разобраться в бедламе революционной России, полагались на знакомый набор представлений о русском национальном характере. Главной среди этих идей было представление о том, что русские скорее инстинктивны, чем рациональны. В пьянящие дни весны 1917 года вера в демократический инстинкт русских предоставляла готовое объяснение быстрому концу правления Романовых. Позже, летом и осенью, менее привлекательными аспектами русского характера – иррациональностью, эмоциональностью, недостатком интеллекта – стали объяснять растущую волну радикализма. Американские официальные лица вторили идеям экспертов, используя при разработке американской политики в отношении России формулировки и логику представлений о национальном характере. Политики и эксперты согласились, что русские неспособны заботиться о своих интересах и поэтому требуется доброжелательное вмешательство от их имени. Однако, как и ранее, от этого обобщения эксперты освободили небольшую группу элиты; воззвание к русским толпам и массам еще больше подчеркнуло иррациональность простых русских. Также частичное исключение было предложено для Сибири, жители которой были охарактеризованы как более способные к самоуправлению, чем другие русские.
Если во время революций и последовавшей Гражданской войны (1917–1920) содержание американских экспертных знаний о России кардинально не изменилось, то их форма и применение трансформировались. Мнения экспертов по России в беспрецедентных масштабах распространились среди дипломатов всех рангов, в высших эшелонах Госдепартамента и даже в Белом доме. Никогда еще узкоспециализированные знания о России так высоко не ценились в Вашингтоне: политики интересовались мнением Сэмюэля Харпера, Арчибальда Кэри Кулиджа, Уильяма Инглиша Уоллинга и других. Тесные контакты между экспертами и дипломатами означали, что эта общая интеллектуальная структура функционировала в качестве реального посредника между знаниями и властью – в ходе брифингов, совместных обедов и чаепитий в Вашингтоне, Нью-Йорке, Петрограде, Москве и в других местах.
Профессиональные контакты были значительно подкреплены личными связями, большинство из которых в какой-то момент вернулись к Чарльзу Крейну. Президент Вильсон часто обращался к нему, чтобы посоветоваться по поводу России, и даже пытался назначить его послом в Санкт-Петербурге143. Ричард Крейн, сын филантропа, служил личным секретарем госсекретаря Роберта Лансинга. Кроме того, Крейн-старший поощрял вмешательство Сэмюэля Харпера в политические дебаты, помогая ученому преодолеть некоторую неуверенность. Как проницательно заметил Джордж Фрост Кеннан, Харпер разрывался между страхом быть исключенным из политических дебатов и страхом быть «полностью включенным»