пятачке, ходили в летний сад «Огород» на одни и те же танцы, в кинотеатр «Темп» по улице XXII Партсъезда и работали на «Уралмашзаводе». Возможно, проходили через одну и ту же проходную. Отец работал слесарем-станочником, мама в заводской столовой. Познакомиться, как видно, возможности у них имелось более чем.
Но мне думается, встреча произошла на танцах в Уралмашевском летнем саду, в народе именуемом «Огород». О, еще я застала те танцы! Не встретиться не могли! Микрорайон, вот именно! Микро. Рядом жили, рядом работали. А ведь оба – картинки! Отец – высокий широкоплечий блондин с серо-голубыми глазами. Мама – Мэрилин Монро: глаза – бирюза, щечки – румяные персики, волосы – темно-русая вертикальная спираль, фигурка – отпад!
Мама умерла в пятьдесят пять и, несмотря на вредную привычку, оставалась королевой, не зная ни курортов, ни салонов красоты, ни парикмахерских. Не шелестя крепдешинами, выглядела чертовски женственно, привлекательно. Сейчас бы сказали: магнетизм, харизма. А еще сама доброта, оптимизм, трудолюбие, щедрость, покладистость, легкость. Да, она была такой и заслуженно купалась в любви детей, родственников, подруг, мужчин.
Мой дедушка одинаково переживал за всех детей, но все же дочь Валентину выделял. Приезжающую в отпуск к остановке ковылял встречать сам, несмотря на возраст и увечье. Автобус до деревни ходил шаляй-валяй. С железнодорожной станции, как и обратно, добирались попутками, почтой, молоковозами. Иногда дедушка брал в колхозе лошадь, и мы тряслись на телеге с чемоданами несколько километров. Мои тетки любили вспоминать забавный случай, как дедушка спрашивал встречный народ, объясняя приметы дочери просто: «Не сходила ли с поезда самая красивая женщина?»
Работала мамочка шутя, любя, играючи, помогала жаждущим и страждущим. Когда ей понадобилась помощь, когда спивалась, те, кому помогала, отказались замечать ее беду. Предпочли остаться в стороне не замаранными участием. Ее, бесспорно, золотой характер, переходящий в мягкотелость, граничащую с беспечностью, сослужил поганую службу.
Мы никогда ни о чем серьезном не говорили, как будто стеснялись друг друга. Как будто не находились слова, как будто она чувствовала себя виноватой. Меня, единственного ребенка, мама родила в двадцать четыре, через семь лет потихоньку потянулась к алкоголю. Позже, как ком с горы, будто сломалась, проваливалась в запои. Я любила ее до боли в сердце, до отупения, чем вызывала яростную зависть тетки Али, злого гения обширной родни. «За что, почему тебя так Наташка любит?» – не стесняясь, озвучивала та негодование, видя мое отношение к маме.
Но по порядку. Родители познакомились, как я уже рассказала, мама забеременела, расписались. А жить негде, и мама против всех правил из роддома пришла к моему отцу в мужское общежитие. А потом (тогда еще сильная!) предстала с младенцем перед начальником цеха, где работал отец, затребовала жилье. То ли сердце начальника дрогнуло, то ли испугался, что мы в его кабинете жить