ме Ridero
Дорога
Весть о том, что всех сидельцев Самарской тюрьмы, приговоренных к этапу в Сибирь, на каторгу или поселение, готовят к переходу, пришла в семью зажиточных крестьян Кантемировых за пять дней до отправки. Маменька, давно уже собрала пожитки для любимого сына. Пошила холщевый мешок, сложила туда одежду, тельное, теплые портянки, шапку, чашку, ложку и кружку. Кружка была необычная, о ней она сговорилась с Филиппом в прошлое свидание. Кузнец Игнат смастерил эту кружку из старого медного черпака, приладил ручку, а дно сделал двойным: нажимаешь на незаметную кнопочку, оно и раскрывается. Стукнул специально по кружке молоточком, что бы была неприглядней, старее и неказистее. Авдотья Никитична в это дно и поместила пять золотых, на «черный день», попросила сына оставить хоть один червончик до конца пути. Думала дать пару сотенок ассигнациями, да не взял Филипп, сказал, что отнимут. Просил прислать письмом на этап, так посоветовали опытные сидельцы. За светлый ум и добрый нрав, за гимназическое образование и героический, с точки зрения сидельцев, поступок, к нему относились уважительно, стараясь облегчить советом жизнь юного заключенного.
Никита Демьянович наблюдал за сборами жены из дальнего угла, всем видом показывая недовольство. Первый раз за двадцать лет маменька настояла на своем. Уже вся семья знала причину, столь непристойного поведения Филиппа, а тятенька так и не смог простить непокорность сына. Потому в сборах не участвовал, деньги давал неохотно, но после того как Авдотья пригрозила уйти в монастырь, смягчился и выложил на стол золотые червонцы.
13 марта 1856 года маменьке за взятку дозволили встречу и передачу. Последний раз смотрела она на свою кровиночку, на единственного сыночка и уже всей грудью ощущала боль свою безграничную. В день суда не только Филиппу вынесли приговор, но и Авдотье Кантимировой дали пожизненный срок тоски и безмерной печали о сыне. Потому как больше никогда не увиделась с дорогим сыном, не дожила до встречи.
14 марта в камеру пришел плац-адъютант Кротов. Сев на табуретку, положив на нары бумаги, записал данные по внешности Филиппа, спросил о возрасте, чему и где он учился, что умеет, затем поглядел на мешок с пожиткам, переворошил все, переписал находящиеся в нем вещи, перечислил, что из этого конфискуется в пользу государства. Забрал портянки, шапку и новое тельное, говоря ласково: «Зачем тебе второе? Поедете в Сибирь, хватит и одного». На медную кружку даже не глянул, уж больно убого она смотрелась. Чем весьма обрадовал бедного Филиппа. Содержимое кружки позволило юному арестанту решить материальные проблемы, преследующие его в невыносимо трудном пути.
15 марта снова явился Кротов, за ним шли жандармы и кузнец. Филиппа заковали в полупудовые (8 килограммов) кандалы, усадили в кибитку между двумя жандармами и повезли в незнаемые, неизмеримые просторы. До Подольска добрались за 25 дней. Далее почти два часа ехали до тюрьмы, находящейся далеко за городом, откуда раз в неделю в определенном количестве собирались арестанты в отряды, называемые «партиями». Раньше Филипп думал, что этап – это определенный промежуток пути, но нет – это казенные здания, совершенно одинаковые, расставленные вдоль главной дороги от Тобольска до Иркутска. Каждая станция – это полуэтап, где партия ночует, а этап встречается через каждые две станции, где партия уже весь день отдыхает, и этот отдых называется «днёвка». У каждого этапа свой начальник, офицер с командой, состоящей из десятка с лишним конных казаков. Вот на этом-то пути и началась для Филиппа жизнь, которой трудно дать подходящее название. Сначала поменяли кандалы на двадцати фунтовые (примерно 2,5 кг) для пешего хода. Ежедневный 18 – 20-верстный переход в кандалах, ночлег в тюрьме на грязных досках, нехватка белья, одежды и обуви, нищенская еда, а далее полный голод, стужа, безнадега – и при этом надо было идти непременно дальше и дальше. Постоянное созерцание арестантов, их жизни, полная оторванность от прошлого, отсутствие каких-либо вестей от родных и невозможность переслать им хотя бы слово, подать какой-либо признак жизни, тяжкое изнурение тела физическим трудом, а души – беспокойствием и тоской – вот бледное изображение тогдашней горькой участи еще вчерашнего беспечного гимназиста Кантемирова Филиппа. И только отменное здоровье, молодость и маменькины молитвы позволили пережить эту, казавшуюся бесконечной, дорогу.
В конце апреля – начале мая дни увеличивались в два раза быстрее, чем дома в Астрахани. Солнце начало сильно пригревать. Снега посерели и начали таять, затрещали толстые льды на реках, началась быстрая, буйная вегетация, и в мгновение ока наступило лето. Все эти изменения в природе совершались в течение двух с половиной недель. На этот короткий период прекратилось всякое сообщение. Тогда по правительственным распоряжениям было приостановлено регулярное передвижение арестантских партий на всем протяжении тракта от Тобольска до Иркутска. Каждая партия осталась на этапе там, где ее застал приказ, пока следующий приказ не велит ей выступать. Это называется «веснование».
Такой приказ застал партию Филиппа на этапе, начальником которого был офицер господин Афонин Константин Иванович. Некогда был он отдан в рекруты и после