своей любовью, – виновато заговорил Васим, оставшись с доктором наедине. – Но поверьте, доктор, у меня никого, кроме нее, нет. Я тоже врач. Я знаю все последствия. Пожалуйста, сделайте все, чтобы с ней все было в порядке. Если вы откажетесь, она пойдет к другому, менее опытному специалисту или, еще хуже, сделает с собой что-нибудь. Она без спорта у меня не может. В этом вся ее жизнь. Помогите, пожалуйста. Я заплачу сколько нужно. Только не отказывайтесь, прошу вас.
– Я сделаю все, что могу, – холодно произнес доктор. – Не надо меня уговаривать… Хотя вы знаете чем это может аукнуться для меня как для врача. Все-таки криминальный аборт.
После этих слов я больше не мог находиться в кабинете. Я вышел в коридор и увидел ее. Она сидела на кожаной кушетке, стоявшей вдоль беленой стены. Рядом с ней, махая шваброй, медленно переступала пожилая санитарка.
– Это ты у нас молодая мама? – спросила она, остановившись рядом с мамой.
Ответа не последовало. Санитарка огляделась, достала из кармана носовой платочек и обтерла свое влажное лицо. Кожа ее сразу же стала матовой, и она вмиг посвежела.
– Я знаю, почему ты здесь, – заговорщически прошептала санитарка, поглядывая на мамин живот. – Я хотела попросить тебя. Только ты сначала послушай. У меня никогда не было детей и уже не будет. Мужа тоже нет. Я одинокая женщина, зарабатываю немного. О ребенке мечтала всю свою жизнь. У тебя там мальчик, я знаю. Если тебе он не нужен, то ты его выноси и отдай мне. Я заберу его, и ты больше ничего о нем не услышишь. Только не убивай его. Понимаешь, я тут работаю уже больше двадцати лет. Столько всего видела и столько уже знаю, что хоть диссертацию на эту тему пиши. После двадцатой недели ребенок чувствует боль. Пойми, что он будет умирать в муках. Как же вы, мамаши, Бога не боитесь? Я много видела на своем веку абортов и немало детских останков повыносила из этих стен в тех желтых пакетах. Но когда ты появилась, у меня прямо сердце стало разрываться. Когда ты спала, я видела, как твой ребенок шевелится. Я как будто почувствовала эти движения в своей утробе. Может, это дико звучит, но мне кажется, это судьба. Может быть, там развивается мой малыш. Я его заберу, и он станет мне отрадой в старости. Оставь его, прошу.
Пока эта женщина говорила, на ее рабочем халате образовалось широкое мокрое пятно от слез. Мама делала вид, что не слушает, но глаза уже покрылись блестящей пленкой. Я почувствовал, как мама готова была разреветься. Она не хочет меня убивать, я это почувствовал. И чтобы она знала, что я ее слышу и понимаю, я стал тревожно толкаться.
– Ах! – воскликнула санитарка, завидев резкие толчки. – Он все слышит. Видишь? Он там живой. Как же ты после такого можешь от него избавиться? Он дает тебе знак…
– Хватит! – грубо оттолкнув от себя руку санитарки, взревела мама. – Убирайтесь! Оставьте меня! Оставьте меня в покое! Я ничего не хочу слышать! А!
Голос мамы возвысился в разрывающемся крике. Вмиг на вопль сбежались врачи, Васим и другой персонал.