align="center">
Проделки Афанасия Лукича Корабельного
– Раньше чем моряки бурю отпугивали? – продолжал Корабельный. – Ага, знаешь! И верно, на форштевень помещали фигуру обнаженной красавицы. Скульптуру, это если по-вашему! А Нептун глянет, залюбуется и пощадит корабль. Или наоборот – если кто какую безвкусицу присобачат туда, пусть и дорогую, золоченную! Тогда осерчает он и уж мало недотепе не покажется! Вот так! А хороший Корабельный и с самим морским царем договориться может! И буря корабль обойдет удивительным образом, по самому краешку!
– А сколько всего надо экипажу знать? – обстоятельно рассказывал Афанасий, штопая старый теплый «тельник»: – В море дело такое – один прошляпил, а остальные могут погибнуть. Один струсил, не выстоял – а кораблю – полный абзац! Разве не так? Опять же – один по своему свинству заразился чем-то в дальнем порту – а всей команде болеть. Или – вообще – по досточке за борт в парусиновом мешке с ядром в ногах, за ним – весь экипаж – по очереди! Тьфу! Тьфу! Тьфу! – не к ночи будь сказано! – испугался Корабельный и продолжал:
– Вот если нормальный Корабельный на борту, то он кого надо вовремя разбудит, кого надо в нужный отсек заведет, да и глаза откроет! Но Боги всегда любят тех, кто сам двигатели проверит, с изоляцией разберется, обшивку исправит, да механизмы смажет!
– Да и хозяйство корабельное бережет! – встрял пушистый Митрич: – Помнишь, как одни ухари-контрактники в трюме баталерку с консервами взламывали, а Афанасий как заорет с подволока: «Пошто, тать, замок пилишь!» – да и уронил на него переноску… Прямо на голову! Снайпер, блин!
– Да, штаны-то он так и не отстирал – выбросить пришлось, а второй так и уволился заикой. Да и спит до сих пор при свете, вздрагивает! – с удовольствием вспомнил Афанасий Лукич.
– А как работяге-то в заводе, когда тот пришел медь пилить, на ухо пошептал? Красота! Как рванул-то бедолага, всю медь свою ворованную оставил, да и инструмент потерял. Кстати, чистый адиот был – хотел магистраль под давлением пилить, сволочь! – осуждающе покачал головой старый канонир.
– Потеряешь, когда ты перед ним пайолу открыл и прямиком в колодец конденсатосборника и отправил… ай-ай ай! Как раз весь туда он и поместился! – покачал головой кот, – а там масло, топливо, грязь… Эх, и видок же у него вышел, еще тот! Запомнишь тогда сразу, где правда, а где – кривда… – дополнил кот Митрич.
– Еще бы, говорящего кота узрел, который отправить его на корм к крабам обещал!
– Сам виноват! Не фиг было мне «брыськать»! – оправдывался котяра, щуря свои пронзительные, до самой души, глаза. Так, мичман, мы и бережем свой корабль – сощурил Митрич свои, горящие волшебным огнем, изумрудные глаза.
– Надо бы мне, из чистого человеколюбия, сказать – жестоко, но – не скажу. Поделом! – поддержал Палыч Афанасия.
– А как он проверяющих-то не любит! – озорно хлопнул белыми лапками по своим ногам, в мохнатых штанах, Митрич.
– А кто же их любит-то? – удивленно поинтересовался