зевнула, возможно, в сотый раз с утра. Господи! Как она скучала в этом дворце! Неужели он тот же самый, куда она приехала несколько недель назад? Какой злой дух вдруг изгнал из него радость, фантазию и свет?
Она больше не принадлежала себе, каждая минута ее жизни была расписана в соответствии с не признававшим ни капризов, ни случайностей расписанием, над которым госпожа де Ноай бдела, словно дракон над сокровищами. Малейшее желание принцессы вызывало скандал, и ежесекундно с уст статс-дамы слетало это слово, звеневшее, точно связка ключей на поясе у тюремного надзирателя: этикет запрещает, этикет не терпит, этикет требует…
– Ах, мадам! – воскликнула выведенная из себя дофина. – Ради бога, оставьте меня в покое с вашим этикетом.
Где были времена Шёнбрунна и свободная жизнь, которую она там вела? Сегодня утром, как и каждый день, она встала в девять часов. После того как прочитала молитвы, ее одели. После завтрака она нанесла визиты тетушкам. Там находился король, сделавший ей комплимент по поводу ее цветущего вида. В одиннадцать часов причесывание. В полдень она наложила румяна и помыла руки перед всем своим двором, потом дамы одели ее для мессы, которую она прослушала вместе с королевской семьей. По окончании мессы Мария-Антуанетта села перед публикой за стол вместе с дофином, потом вернулась к себе. Что делать под надзором стольких женщин, не упускавших из виду ни единого ее движения? Ни чтение, ни музыка ее не интересовали. На стуле валялась куртка, которую она взялась вышивать для мужа. Одному Богу, знающему будущее, известно, когда эта работа будет завершена. А сейчас…
– Мадам, – объявила графиня де Ноай, – только что пробило три часа. Время визита вашего высочества к вашим тетушкам.
– Опять! – вскричала дофина. – Но я уже навещала их сегодня утром.
– Этикет, – сурово заметила статс-дама, – предусматривает два визита в день. К тому же общество принцесс пойдет вашему высочеству только на пользу.
Мария-Антуанетта вздохнула. Любые возражения были бесполезны. Она встала и, сопровождаемая двумя дамами, отправилась в покои тетушек, занимавших на первом этаже бывшие апартаменты госпожи де Помпадур. На пороге она заколебалась. Резкий голос проникал сквозь драпировки и стены.
– Что за женщина! – прошептала дофина в отчаянии, шагая через порог.
Высокая, сухая, с багровым лицом, мадам Аделаида, во власти необыкновенного возбуждения, мерила комнату шагами.
– И я говорю вам, Виктуар, что мое терпение на исходе… Я положу конец этому скандалу; чтобы и слуху не было об этой голодранке! Иначе я устрою публичный скандал…
– Успокойтесь, моя милая, успокойтесь, – уговаривала сестру мадам Виктуар, которая, сидя за столиком, безмятежно макала печенье в бокал с испанским вином, а потом обсасывала его, прикрыв глаза от удовольствия.
В этот момент мадам Аделаида заметила дофину и повернулась к молодой женщине. Рот ее, где не хватало двух зубов, был перекошен от злости.
– А,