зов явился смуглый, чернобородый мужчина в пёстром халате на голое тело.
– Гепид, будешь оберегать товар, пока я не вернусь. Возьми топор. А когда вернутся Плела и Тан, пусть будут с тобой.
– У тебя так много слуг? Бедный торговец? – ухмыльнулся Рагдай, высвобождаясь наконец от цепких пальцев грека.
Кревис опять засуетился, завертел головой, едва не уронив с неё шапочку.
– Нет, мой господин, это всё моя родня с Хиоса. Но нам лучше остаться тут, пока ваш спутник не вернётся. Если мы войдём в малый город, то не скоро его отыщем. Клянусь золотом Гермеса и слезами святой Марии! Плохо, что вы не пошли с остальными. Тут стало много воров, разбойников и монахов. А вы так богато одеты…
– Монахов?
– Да, мой господин. – Разволновавшись, Кревис неожиданно перешёл на греческий. – Я в Кёльне видел даже епископа. Но тут другие монахи. Они не проповедуют веру Христа. Они не спорят, нужно ли пить воду, в которую окунали святые мощи, или нет. Они ходят – слушают и смотрят. Плечистые, ловкие, и, клянусь Гераклом и святым Виктором, у них под рясами длинные кинжалы, а чётки – замаскированные кистени.
– Я видел таких в Константинополе. – Делая вид, что рассказ грека ему безразличен, Рагдай сел на лежащие горкой сёдла грубой работы.
– Мой господин был в столице мира! – в блаженной улыбке расплылся Кревиус и вдруг весь как-то съёжился. Из-за пирамиды корзин возник огорчённый Вишена.
– Волосы, лента, походка, голос, лицо! И пропала! – Вишена в бессилии опустил руки. – Совсем как Маргит! Клянусь кознями Гулльвейг. Может, это Ингра ворожит там, в Эйсельвене? Ты ведь сам колдун, Рагдай, скажи, может колдовство настигать так далеко?
– Конечно. Ты несешь её колдовство с собой, конунг, – улыбнулся Рагдай.
– Но она мне ничего не дарила на дорогу! – Варяг похлопал себя по груди, по поясу, задумался и, не дождавшись ответа, вздохнул: – Ах, Маргит, Маргит…
Кревис повёл их через малый город. Если бы не утлые, жалкие жилища, можно было решить, что все эти саксы, полоки, лютичи не плыли ещё вчера верхом на корягах и вязанках соломы прочь от аваров и пустоши голодного края, а сошлись на торжище или решили основать новое селение. Где-то крутили трещотку, били в бубен с колокольцами, кто-то спал прямо в пыли. Нищие ползали от очага к очагу. Продавали рабов, толпились вокруг танцовщицы, шептались с гадалкой. Наконец, миновав столб с привязанным, вздувшимся, воняющим телом, разбитым камнями и палками, едва не сцепившись с угрюмым всадником, правящим не разбирая дороги, они вышли к самым воротам Вука. Отдали половинку серебряного эре воину с гребнем, в помятом шлеме, прошли под низким каменным сводом по бревенчатому настилу и поднялись на небольшую площадь. Тут было не так людно. Вокруг на каменных основаниях лежали срубы домов с окнами-бойницами, без опаски бродили гуси, одетая в шёлк молодая женщина неспешно шла мимо в сопровождении двух служанок. В её ушах, под платком, блестело золото. В центре стоял каменный крест, вписанный в обруч. Крест был очень старым. Резьба почти полностью стёрлась,