квартире.
– В шестнадцать лет?
Я окинула взглядом неброскую кухню и попыталась представить, как подросток Марла здесь обитала – готовила себе еду, читала журналы, красила ногти на ногах.
– Видели мы ее только тогда, когда она заявлялась, без всякого предупреждения, за деньгами. Обычно под кайфом и всегда с новым мужиком.
– Жуть.
– Ага. Ну так вот, заявляется ко мне посреди ночи Эд весь в соплях. – Генри вздохнул. – Ну, я его успокоил кое-как, и тогда он объяснил, что плачет, потому что чувствует себя виноватым.
– Виноватым? Типа, вина живого перед умершим?
– Нет, – спокойно ответил Генри. – Потому что на самом деле он не любил Марлу.
Я не знала, что и сказать. Ведь все мы должны были признаться в том же самом. И теперь наше умалчивание показалось мне смертным грехом.
Рукава халата Генри намокли, а он продолжал утирать лицо тыльной стороной ладони, размазывая по щекам мыльную пену.
– Еще он сказал, что порой желал ей передоза.
– Что? – обомлела я. – И что ты сказал?
– Сказал, что понимаю его, – ответил Генри, закрыл воду и забрал у меня свою сигарету, а я ощутила легкий укол огорчения, что больше не поднесу к его губам свои пальцы.
– Она же превратила жизнь нашей семьи в сплошной кошмар, Джони. Переспала с половиной моих друзей. Если посреди ночи раздавался телефонный звонок, значит, это из клиники или полицейского участка. В принципе, это и добило брак наших родителей.
– Но это ж, я полагаю, не только из-за нее, да?
Генри глубоко затянулся остатком сигареты и ничего не ответил. Так мы и стояли молча некоторое время. Я даже не знала, хочет ли он, чтобы я оставалась здесь с ним.
– Пошли в кровать, – наконец сказал Генри.
Я подняла на него взгляд, на темной щетине все еще блестели капельки воды. Я действительно крепко запала на него.
– А пойдем, – сказала я.
3
Генри трахал меня как солдат, вернувшийся с войны. Последующие несколько дней мы были заняты только этим. Мне было стыдно признаться, что ощущение того, как я сейчас нужна Генри, доставляло мне большее наслаждение, чем секс с ним. Я позвонила Терри, этой доброй и чудаковатой мамаше детишек, с которыми я нянчилась, и попросила выйти на работу на день позже, так как иду на похороны. А когда я сказала, что скончалась моя подруга, она отпустила меня на всю неделю. Я написала всем, кроме Дила, что смогу увидеться с ними только в церкви. От него по-прежнему не было никаких вестей, и я, изо всех сил игнорируя омерзительное чувство вины, продолжала убеждать себя, что это знак того, что он не хочет общаться. Но, по правде сказать, я бы не смогла встретиться с ним, если бы он объявился. Ведь тогда мне пришлось бы вылезти из кровати Генри, покинуть упоительный альков его неуемного желания, где мы только и делали, что спали, трахались и время от времени выбирались на кухню за тостами. Генри часто плакал – просто рыдал в голос, – и я не знала, что мне делать. Иногда я просто обнимала его и молча гладила по волосам, иногда начинала целовать, и, как правило, это приводило к сексу.