о готовности к отплытию, но медлил, нервно посматривая в сторону города. Старый немецкий моряк терпеть не мог задерживаться с отплытием, считая это плохой и дурной приметой. Как и все бывалые моряки, мэтр Ханс фон Керр свято верил в приметы, таскал с собой кучу амулетов, святых мощей и пергаментов, на которых услужливые (за умеренную плату) монахи написали несколько молитв на латыни. Рука Ханса машинально залезла за пазуху камзола и нащупала кожаный мешочек, едва орлиный взор капитана увидел группу людей, приближавшихся к причалу, возле которого покачивался его неф.
– Слава Господу, еще не пробили очередные склянки… – еле слышно прошептал он, разглядывая гостей. – Дурная примета, когда судно задерживает свой выход в море, а я слышу звон склянок не под плеск волн, а под удары борта о причал…
Капитан нахмурился и снова посмотрел на запаздывавших пассажиров. Всадник, ехавший несколько позади основной группы, был, несомненно, благородного происхождения: его длинные норманнские одежды нарочито небрежно (что показывало его богатство и знатность) развевались на ветру, забрызганные противной английской грязью, летевшей из-под копыт коня. Богатая упряжь и попона гнедого жеребца-иноходца была усыпана золотыми пряжками и наклепками. Зоркие глаза старого морского волка быстро выхватили среди колыхания одежд рукояти меча и кинжала, буквально усыпанных драгоценными камнями.
«Однако, – решил капитан и почесал подбородок, заросший пятидневной щетиной, – видать, это важная птица, раз комендант порта так юлил, темнил и заикался, всячески отказываясь назвать причину столь странной задержки. Даже от простойной платы отказался, отмахиваясь от мешочка с денье, словно черт от ладана. Да, как бы греха не было…»
Он украдкой перекрестился и коснулся пальцами мешочка с ладанками, шепча одними губами что-то себе под нос.
Запоздавшие пассажиры неуверенной походкой, крадучись, забирались на борт нефа, сразу же превращаясь в «сухопутных червей». Ханс украдкой покачал головой и усмехнулся, но его улыбка тут же исчезла, едва он столкнулся глазами с незнакомцем.
Всадник молча смотрел на него, но весь взгляд говорил о безграничной силе, власти и самоуверенности, приказывал, нет, просто толкал сломя голову бежать к нему. Ханс, сам того не понимая, проворно спустился по трапу и подбежал к всаднику.
– Ми ест счастлив видеть високородний сеньор рядом с мой неф… – коверкая франкский язык, произнес немец, склоняя голову в услужливом и раболепном поклоне. – Мой судно ест надежный и крепкий неф!
Незнакомец смерил капитана своим взглядом, скривился и, показав пальцем на крысу, бежавшую по канату на судно, произнес:
– И это, мэтр, вы называете надежным и крепким судном? Крысы буквально шныряют у нас под носом…
Ханс перехватил взгляд незнакомца, увидел большую серую крысу, поклонился и, широко улыбаясь, ответил:
– Благородний херр риттер, крыса ест символ надежност и крепкост корабля! Не ест плёхо! Плёхо, очен плёхо, когда крыса изволит бежат с неф!
Резкий немецкий говор