ремонта. Судно, как старый ветеран, надо было бросать, попытавшись продать какому-нибудь торговцу из фламандской Ганзы.
«Уж эти-то, наверняка, отремонтируют его и дожмут последние соки из старушки… – Ханс погладил мокрые перила надстройки. Пальцы нежно гладили старую древесину, местами изъеденную червями-древоточцами. Он помнил, как строился неф, а он, еще молодой шкипер, влюбился в пузатую посудину с первого взгляда. То, что это была именно любовь, Ханс не сомневался. Неф любил своего хозяина, напоминая верную, но немного сварливую жену, но, тем не менее, верностью и преданностью, если эти слова можно отнести к кораблю, привязал сердце старого морского волка к себе. Ханс так и не женился, не обзавелся семьей и детьми. Корабль стал для него всем, кем и чем только мог стать: домом, очагом, садом, отдушиной, бальзамом на душу. Даже характер у корабля был: неф на дух не переносил женщин и выкидывал такие штуки, что суеверный Ханс частенько хватался за ладанки, истово молился и начинал тайно верить в одушевленность своего корабля. Ни с того ни с сего, могла появиться течь в обшивке, или корабль начинал заваливаться на бок, угрожающе кренясь и постанывая. Но, стоило женщине сойти на берег или, на худой конец, пересесть в лодку, стоны и течь прекращались, неф выравнивался и, как ни в чем не бывало, начинал весело хлопать парусами, словно радуясь уходу незваной соперницы.
Капитан частенько перекидывался словечками с бывалыми моряками, сидя за кружкой вина в какой-нибудь портовой таверне и окончательно поверил в наличие души и собственного характера у корабля. Женского характера. Он долго выбирал имя для нефа – корабль сам подсказывал ему, подходит это имя ему или нет. После долгих поисков, Ханс, наконец-то, подобрал достойное имя для своей посудины. Он назвал корабль «Магда». Кораблю понравилось название: неф успокоился и стал, как казалось Хансу, менее норовистым и даже более скоростным, о чем он поделился с товарищами-капитанами и нарвался на громкий смех и некоторое подобие молчаливого согласия, ведь многие из его друзей или недругов уже сталкивались с подобным и необъяснимым феноменом. Тем не менее, Ханс стал спокойнее, рассудительнее и хладнокровнее, он всерьез полагался на свою посудину, доверяя ей себя и вверяя в ее трюм людей и грузы. Он брался за самые рискованные заказы: плавал к берегам далекой Норвегии и Швеции, торговал с голубоглазыми, светловолосыми и широкоскулыми славянами Новгорода, привозил оттуда меха соболя, песца и горностая, видел огромные белые льдины и удивительных медведей ослепительного белого цвета, плававших среди этого фантастического холода и ледяного безмолвия. Самые страшные шторма перестали пугать моряка, лишь вызывали кривую усмешку, да пару презрительных плевков. Но, годы властны над всем, в том числе и кораблями. «Магда» стала стареть, дряхлеть, все чаще и чаще показывая свой уже порядком позабытый характер, а крены, скрипы и стоны, издававшиеся кораблем, становились все чаще и напоминали вздохи и причитания старого и больного существа, уставшего от