на филологический факультет. Ах, какое блаженство – все предметы касались только лингвистики и преподавались на немецком языке. Оксана, поначалу боязливо, потом всё увереннее стала завоёвывать университетскую публику – сначала студентов группы, в которой училась, потом и с потока. Страстную к учёбе студентку быстро заметили и преподаватели. Курсовую она писала у профессора, известного во всей Демократической Республике.
Времена были сложные, приближающиеся к развалу Берлинской стены. Оксана помнила студенческие волнения и то настроение, которое гуляло по городу и по стране. Она не проявляла никакой политической активности – и права не имела, и побаивалась, да и не сильно интересовалась проблемами чужой страны.
В это время на немецкой земле у неё, русской студентки, случилась любовь.
Во время учёбы в Лейпциге в толстой тетради с обложкой из бордового кожзаменителя Оксана вела дневник.
Дневник Оксаны. Лейпциг. 1989 год, октябрь
«Сегодня была лекции по истории языка для двух потоков – филологов и педагогов. Обожаю преподавателя Шабуса – он говорит на таком образцовом немецком языке (хи-хи-хи!). Я, честно говоря, думала, что тут все говорят на образцовом немецком, но на деле студенты литературно выражаются только на занятиях, а когда общаются между собой – ой, как трудно их понимать. Они употребляют столько сокращённых слов, что я не всегда понимаю, что имеется в виду, а каждый раз спрашивать – очень неловко.
Немецкий язык явно отяжелён сложными существительными, так что сами носители языка ошалели от нанизывания слов друг на дружку и, пытаясь облегчить произношение многокорневых слов, придумывают сокращения: акку – вместо аккумулятор, убан – вместо унтергрундбан, метро, значит, д-цуг – вместо дурхгангсцуг. Кстати, подумала: фамилия Шабус не сокращение ли от Шрайбикус? Говорят, он строг. Ох, в конце семестра сдавать зачёт, а мне ещё его лекции расшифровывать – вон сколько незнакомых слов записала.
Но сегодня не об этом. Сижу я, вся увлечённая речью господина Шабуса, и вдруг кто-то сзади меня легонечко толкает в спину. Оборачиваюсь – девушка пухленькая в салатовой блузке, лицо такое недовольное, как будто это я её в спину толкнула, а не она меня. Я молчу, только глаза таращу, мол, чего тебе? Она протянула мне сложенный вчетверо тетрадный листок в клетку. Мне? – опять беззвучно спрашиваю я, «тебе!» так же без слов отвечает салатовая кофточка. Раскрыла листок, читаю по-русски: «Не уходи после лекции. Я должен тебе что-то сказать. Кнут». Кто такой Кнут? В моей группе никакого Кнута нет, у нас в группе три парня и все какие-то нерусские (ха-ха-ха!). Я имею в виду, что никто по-русски ни бе, ни ме. В универе – немцы называют его уни – есть курс русского языка. Его посещают всего несколько девчонок из нашей группы.
Как мне хотелось обернуться и глянуть на тех, кто сидел сзади, чтобы словить взгляд этого Кнута. Впрочем, если бы я обернулась, то вся братия бы на меня и поглядела, да девчачьи