опешивший от распахнувшегося множества снующих автомобилей, вновь приник к окну, буквально впившись взглядом в разрастающуюся неоновую опухоль предместий города. Дома-великаны – иные разросшиеся в пять-шесть этажей – обступили дорогу и теперь возвышались всей своей серой массой над тщедушным тельцем растерянного Петера, запертого в стальном, полинявшем от времени брюхе.
Бьярне просто сидел рядом и молча поглядывал на своего юного спутника – ему слишком хорошо было знакомо первоначальное очарование города – сколько раз уже он наблюдал этот нелепый юношеский блеск в глазах? – тут не долго и со счета сбиться. Столь же частым было, пожалуй что, лишь запоздалое горькое похмелье, неизменно следовавшее за кажущейся свободой, ради которой многие пускались в самостоятельное странное странствие – без пищи и крова. Безвозвратное путешествие в злую грезу распадающегося на составные части мира. Но в случае Петера было и некоторое отличие, распознать природу которого Бьярне, пока что, был не в силах. Впрочем, времени у них было с избытком, а потому и волноваться не стоило. Бьярне не опасался, что Петер надумает вдруг бежать – складывалась странная уверенность в послушании. До поры до времени. Кроме того, явная очарованость первыми признаками большого города компенсировалась чем-то большим и принципиально иным.
Автовокзал, положенный главной площади, оказался неряшлив и непригляден. Вымершее плато, загроможденное автобусами молодыми и старыми, покореженными временем и пахнущие свеженанесенной на хромированные бока краской. Редкие пассажиры сновали по заданным маршрутам; серые и помятые, они сами были чем-то похожи на автобусы, которые и доставили их к этой конечной точке, отделяющей город от проделанного пути. Дождавшись, когда водитель, наконец, откроет двери, Петер спрыгнул с нижней ступени. Потянул за ручку спортивной сумки, в которой и уместился весь его нехитрый скарб, и легонько качнувшись под ее весом, забросил на плечо. Рука тот час же заныла, но Петер лишь поморщился и поудобнее перехватил ладонью малые ручки.
– Петер, погоди.
Бьярне отсчитал водителю мятые купюры, и теперь копался в собственной сумке в затянувшихся поисках шапки. Водворенная на макушку, шапка тут же ощетинилась мириадом цветастых лоскутков.
Бьярне завязал тесемки под подбородком, в точности как и Петер за мгновение до того спрыгнул на асфальт и широким своим шагом заспешил к приземистому домику у выхода с вокзала. Изо всех сил стараясь не отстать, Петер затрусил следом; при том, он готов был поклясться, что Бьярне заметил явное несоответствие собственной скорости с его походкой, но даже и не подумал подождать. Лишь бросил походя:
– Проголодался? Здесь сносно кормят. Я угощаю.
– Спасибо, я сыт…
Что было ложью. В навалившейся негаданной спешке Петер не то что перекусить, но даже и просто задуматься о еде не успел.