отца Эммы за плечи, прижалась к его груди головой, словно надеясь понять, что делается внутри, почему то, что никогда не подводило сильного мужчину, её брата, неожиданно стало его врагом, словно бомбой с часовым механизмом.
– Калеб…
В звуке своего имени он уловил слёзы и, тоже обняв плечи сестры и уместив подбородок на её макушке, улыбнулся, а Саре показалось, что она слышит его улыбку:
– Глупышка, не вздумай плакать! Всё хорошо! Я ведь живой, да? И не собираюсь умирать… А сердце… просто мотор! Я, должно быть, испугал тебя этими разговорами, сестренка! Я не хотел, просто… я должен быть уверен, что моя дочь не останется одна!
– Да, конечно! Мы всё сделаем! Только, пожалуйста, береги себя…
– Ну, конечно… – брат поцеловал её волосы, добавив задумчиво: – У меня есть ещё дела!
***
И немного времени всё снова было как обычно. Каждый из нынешних, но уже бывших супругов, не заботясь о благе другого, жил сам по себе. Чудно, но в одном доме. Пора испытаний завершилась без кровопролитных битв, и войны давно не вынимали оружия из ножен.
Спокойствие, называемое равнодушием, воцарилось.
Пока…
Энн явилась посреди ночи, чего никогда не бывало раньше, заперла дверь, и сползла по ней на пол, плача. Её трясло, и не спасала одежда. Женщина походила на сумасшедшую с растрепанными волосами, поплывшей тушью, бледными с красными пятнами от слёз, щеками. Её никто не ждал, дом был безмолвен, Калеб привык, что Энн могла не появляться несколько дней подряд. И ему даже бывало спокойно, когда он знал: бывшей любимой в доме нет. Однако, она рыдала так громко, с таким душераздирающим надрывом, что Хауард спустился со второго этажа, обеспокоенный. Ведь беспокойство было человеческим качеством.
Будто между ними никогда не было недомолвок, будто она его не ненавидела, будто он ещё продолжал её любить, Калеб приблизился к жене, присел рядом и, держа за локти, поднял на ноги, взглянул на страшную чёрно- красную гримасу, бывшую недавно её миловидным лицом. Она старательно прятала глаза, не переставая биться в истерике.
– Что случилось? – он не дождался, когда она успокоится.
– Он не мог, он не мог так…
– Чего не мог? – голос мужчины был спокоен и твёрд.
– Он не мог… – так же повторила она, не дав никаких объяснений.
Тогда он снял с неё плащ, и, опять обхватив за локоть, повёл в гостиную, усадил в кресло, налил воды в стакан, почти заставил её выпить половину. Мелкие глотки привели её в некое подобие успокоения, и Энн смогла хотя бы унять дрожь. Странно, но вместе с пришедшим к ней хрупким спокойствием, от него сбежала появившаяся было доброта к ней. Ему снова не было её жаль, как в момент, когда он только увидел её у дверей, и он не хотел больше позаботиться о ней. Стакан воды был всем, что Калеб Хауард был готов сделать для бывшей миссис Хауард. Но он спросил, и поймал себя на мысли о праздном любопытстве, взыгравшем вдруг в нём:
– Что он сделал?
Отчего –