А я все одна. Наше горе в вине не утопишь. Сгубишь себя и меня заодно. О живых тоже думать надо, Ваня.
Иван сидел неподвижно, уставившись на лежавшие на столе Марьины руки.
– Понимаю я, Маня, да знаешь, накатит – стоит перед глазами, как живая, все во мне переворачивается, видеть никого не хочу, свет не мил. Вино не помогает, – он махнул рукой, – а всё будто легче.
– Не легче, Ваня, напился ты этой дряни, сидишь и думаешь о горе своем, а ты старайся меньше об этом. Пережить надо. Без вина. И чтоб время шло скорей. Пришел ты домой, делай чего-нибудь, вон сколько дел по хозяйству, кто ж делать будет? А когда ты в деле, об ем и думаешь.
Они помолчали.
– А насчет того, зачем вчера ходила, скажу тебе так, – Марья выше подняла голову, потянулась к нему лицом, сказала твердо, решительно, – надо тебе остаться – приди, скажи, здесь рядом, рукой подать, иль накажи с кем. А будешь там пьянствовать – буду приходить. Так и знай. Хватит нам, Ваня, горя нашего, оно нас не отпустит. Дак не будем еще добавлять. Не будет меня, делай чего хошь, Бог тебе судья. А пока жива – не допущу!
– Прости, Маня, постараюсь, родная моя, не тревожить тебя больше.
– Вот хорошо, Ваня, вот хорошо, вот и слава Богу. Ведь она пристанет – не отодрать. Ну ее к лешему. Отродясь не знали мы пьяниц в роду нашем, а какие были горя! Вася старший, ваш Михаил головушки в германскую сложили, сколько слез пролито, да отцы наши не спились, не было такой моды горе в вине топить.
Слово свое Иван старался держать и теперь каждый вечер возвращался домой. Он больше занимался хозяйством, смягчился сердцем, стал внимательнее к жене; Марья уже не слышала от него даже отдаленного намека на упрек. Но она видела и другое: дается ему все это нелегко, тяга к водке успела пустить глубокие корни. Иногда он приходил с работы легко выпившим, старался это скрывать, а Марья, разговаривая с ним, делала вид, что ничего не замечает. Вскоре Иван опять не вернулся домой, и Марья опять пошла за ним в черную ночь. Возвращаясь обратно, они увидели в трех метрах от тропы совсем свежие волчьи следы, а дальше, под стеной молодого подлеска горящие зеленым светом огоньки. Иван выстрелил туда, огни пропали.
На другой день снова был разговор.
– Знай, Ваня, они меня не удержат, – сказала она, – когда будешь там пить, думай об этом.
Иван опять подтянулся, и долгое время Марья только радовалась, глядя на его поведение. Он перестал пить, старался раньше приходить домой, во всем помогал жене.
В деревню возвращались старые жители, семьи, и на вторую весну организовался колхоз, Марья пошла работать – среди людей было легче, общие дела отвлекали от воспоминаний. К лету они завели поросенка, козу, кур. Постепенно жизнь наполнялась привычными хлопотами.
Лето, осень прошли спокойно, в трудах, заботах; Иван вроде забыл о водке, и победа в борьбе за мужа, похоже, клонилась в Марьину сторону. Как вдруг пришел случай ужасный, нежданный. Это случилось в следующую зиму – вторую послевоенную.
Однажды февральским вьюжным вечером Иван не вернулся, Марья всю