вызов, Макларни в офисе не было. Уже ушел со своей смены с четырех до двенадцати – его пораньше подменили полуночники – и услышал о происшествии, только когда его вызвали обратно в офис из бара.
Ранен офицер в Западном.
Выстрел в голову.
Кэссиди.
Это Кэссиди.
Макларни пулей сорвался в офис. Для него это было не просто какое-то ранение полицейского. Кэссиди – друг, перспективный патрульный; Макларни лично натаскивал его во времена недолгой службы сержантом сектора в Западном. Кэссиди был юным дарованием – умным, жестким, честным, – таким копом, который и нужен департаменту на улицах. Даже переведясь обратно в убойный, Макларни не потерял связь с Джином. И вот вдруг он ранен, возможно, умирает.
Его нашли сидящим на северо-восточном углу перекрестка Эпплтон и Мошер. Первым пришел Джим Боуэн, пешком из отделения в нескольких кварталах, и он был в шоке от того, что не сразу узнал сослуживца. Вместо лица – кровавая каша, пришлось присесть и прочитать имя на форме: Кэссиди. Еще Боуэн увидел, что его пистолет – в кобуре, а дубинка – в машине, стоящей на холостом ходу в метре от тротуара. Начали подтягиваться другие патрульные Западного, один другого потрясеннее.
– Джин, Джин… Ох блин.
– Джин, ты меня слышишь?
– Джин, ты знаешь, кто стрелял?
Кэссиди произнес только слово.
– Да.
Знал.
Скорая пролетела меньше мили до травматологического отделения в Университетской больнице, где врачи оценили шансы на выживание в четыре процента. Одна пуля вошла в левую щеку, пробурилась через череп и перебила оптический нерв правого глаза. Вторая прошила левую скулу, повредив второй глаз и окончательно погрузив Джина Кэссиди во тьму, после чего засела в мозге вне досягаемости скальпеля. Из-за второй пули врачи и заговорили о самом худшем исходе: даже если двадцатисемилетний полицейский выживет, его может ждать серьезное повреждение мозга.
Когда с двумя другими патрульными приехала молодая жена Кэссиди из Западного, перед травматологией начались бдения. Затем пошел парад белых фуражек и золотых кантов – полковники и заместители комиссара, – а за ними детективы, хирурги и католический священник, предложивший соборование.
В первые часы расследование ступило на исконную стезю всех перестрелок с участием полиции. Разъяренные детективы и патрульные Западного наводнили окрестности Мошер и Эпплтон и хватали на углах всех кого ни попадя. Гражданских, барыг, наркоманов, пьянь – все живое дрючили, трясли и запугивали. Две пули в упор – это объявление войны, и все демаркационные линии между полицией и жителями Западного района вдруг оказались стерты.
Макларни действовал в ту первую жуткую ночь жестче всех из начальства убойного, землю носом рыл, метался от одного возможного свидетеля к другому, грозил, ярился, вселял страх перед Господом, дьяволом и самим Т. П. Макларни в сердце каждого на своем пути. Когда стреляют в полицейского, отмаза «я ничего не видел» уже не